Я, бабушка, Илико и Илларион

– Нет, уважаемый Анания, скорее я дам зарезать себя, чем мою корову! – Кукури осторожно взял из руки Анания конец веревки, всунул ему в карман деньги и обернулся к сестре: – Веди корову домой!

– Три тысячи рублей! – сказал Анания.

– Домой, говорю!

– Три двести!

– Не надо об этом, уважаемый Анания.

– Три пятьсот!

Натела остановилась. Кукури взглянул на босые ноги сестры, потом на деньги, потом на Анания и, наконец, на корову. Он не произнес ни слова. Люди с нетерпением ожидали развязки этого необычного события.

Вдруг Кукури взорвался:

– Ты что, не слышишь меня? Марш сейчас же домой! – прикрикнул он на растерявшуюся сестру, потом сильно толкнул корову: – Домой, корова, домой!

И корова пошла домой. За ней последовал Кукури.

– Болван! – проговорил Анания.

– Да он просто дурак! – добавил кто-то.

А случай, о котором я расскажу сейчас, произошел в феврале 1943 года, на уроке грузинского языка и литературы.

Мы – восьмиклассники бондисхидской средней школы – в ожидании учительницы Джоконды Мелимонадзе сидели у тлевшего камина, стараясь хоть немного отогреть окоченевшие руки и ноги.

Село Бондисхиди расположено по обоим берегам знаменитой реки Губазоули (ее в народе называют второй артерией Гурии. Первая артерия, как известно, это река Супса). Через реку перекинут висячий мост, давший селу название. До сооружения моста село называлось Джварцма[149], но не потому, что здесь был распят Христос, а потому, что именно здесь приняла мученическую смерть от набежавших со стороны Бахмаро татар известная каждому гурийцу монашка Центерадзе. Если не считать святой Шушаник и царицы Кетеван[150], Центерадзе первая женщина в мире, погибшая во имя христианской веры. Обо всем этом нам известно из лекций, прочитанных в нашем клубе руководительницей кружка атеистов Агнессой Багатурия. И мы гордимся своим историческим прошлым.

Бондисхиди со всех сторон окружен небольшими деревушками – Мециети, Чачиети, Буксиети, Цкварамети, Укунети, Квирикети, Какабети, Коколети и Ципнагвара. Дети, живущие в этих деревушках, после окончания своих начальных школ продолжают учебу в бондисхидской средней школе. Они ничем не отличаются от бондисхидских детей, разница разве только в том, что от бесконечного хождения по висячему мосту у бондисхидцев немного разболтались мозги, а у ципнагварцев глаза чуть печальней, чем у остальных их сверстников, и лица у них невыспавшиеся. Объясняется это просто: от Ципнагвара до Бондисхиди добрых семь километров, поэтому вставать им приходится на целый час раньше других учеников. Во всем же остальном Бондисхиди с окружающими его деревушками – обычное гурийское село, и его средняя школа – обычная сельская школа, не очень-то напоминающая Икалтойскую академию[151].

Кукури и его сестра Натела жили в Ципнагвара. Я же, спасаясь от городского голода военных лет, жил у своих родственников в Бондисхиди.

Итак, было февральское утро. И мы – озябшие восьмиклассники бондисхидской средней школы – толпились у тлевшего камина в ожидании преподавательницы грузинского языка Джоконды Мелимонадзе.

Она вошла в класс без обычного «Здравствуйте!» и «Садитесь!», бросила журнал на стол, подтащила к камину стул, села и протянула к огню побелевшие от холода руки.

– Что, дети, холодно? – спросила она после минутного молчания.

– Холодно, учительница!

– Сколько вас сегодня?

– Восемь из шестнадцати!

– Маловато!

– Ничего, мы начнем, остальные подойдут! – посоветовал Титико Чантурия.

– Где же они до сих пор?

– В дороге, наверно…

– Например?

– Например, Натела Нижарадзе!

– Она придет? Не подведет нас?

– Не думаю, чтобы Натела была способна на такую подлость! – ответил Гури Гогиберидзе.

– А урок ты знаешь? – спросила вдруг учительница.

– Я? Конечно знаю!

– В таком случае, пожалуйста, начни!

Скрип дверей спас Гогиберидзе.

В комнату вошла Натела.

– О-о-о, зачем ты так спешила! – воскликнула учительница.

– Мать у меня захворала, учительница! – солгала Натела и, устыдившись собственной лжи, потупила голову.

– Ладно, ладно, не накаркай здоровому человеку!

– А что мне делать, учительница? От моего дома до школы семь верст!

– Надо вставать пораньше!

– Когда пораньше – ночью?

– Не болтай глупостей!.. А урок ты выучила? – (Натела еще ниже опустила голову.) – Тебя спрашиваю, Нижарадзе!

– Нет, учительница!

В классе наступило неловкое молчание. Оно длилось довольно долго, и все это время учительница не сводила глаз с Нателы.

– Зачем же ты шла в школу? Нет, подумать только: вставать чуть свет, идти в такую даль, в снег, метель и мороз, и ради чего? Чтоб заявить учительнице: «Я не знаю урока»? Можно ли так рисковать из-за трех слов? Вдруг по дороге споткнешься, или сорвешься в овраг, или, не дай бог, волк из лесу выскочит! Ведь тогда пропала ты, и, что самое главное, пропали все мы! Зачем же поступать так неосторожно?! Не лучше ли сообщить телеграммой – так и так, урока не знаю, сожалею, но в школу сегодня не приду…

Классная комната ходуном заходила от хохота. Смеялась Натела, смеялась сама учительница…