Я без ума от французов (СИ)

Тиерсен распутывает ремни на запястьях Цицеро сам сразу же, едва оказавшись за кулисами, но у них обоих не находится и секунды остаться наедине: всех так интересует здоровье маленького итальянца, и тот очень сильно удивлен этим, едва успевая отвечать на вопросы и согласно возмущаться вместе с кем-то. Пока Тиерсен не отвязывает его совсем: тогда он аккуратно слезает с круга, легонько пошатываясь, заявляет, что после всего этого ему неплохо бы посидеть где-нибудь в тихом месте и выпить чего-нибудь, и немного нервически идет к двери. Но Тиерсен – беспокоящийся и заботливый сын, поэтому он сразу восклицает:

– Папа, постой! – но Цицеро, конечно, его не слушает, шагая быстро. – Да чтоб тебя! Ты опять перенервничаешь, а у тебя сердце… Тьфу, черт! – Тиерсен торопливо идет в “гримерку” – двери везде открыты, и все должны это видеть, – где сразу находит их сумку и принимается в ней копаться. – Да где же эти хреновы таблетки?! – хватает сумку и поспешно направляется к выходу. – Папа!

Он находит Цицеро в одном из коридоров – маленький итальянец хорошо выучил план дома, – и уже через минуту они оба запираются в небольшой уборной, рядом с которой никого нет. Цицеро расстегивает сумку, доставая свой второй костюм, и живо начинает переодеваться, а Тиерсену остается только ждать. И он не может коснуться Цицеро сейчас, хотя и хочется.

– Куда она попала? – спрашивает негромко, когда Цицеро раздевается полностью.

– В ногу. Не страшно, Ти, синяк если только будет, – тот отмахивается, быстро натягивая строгие брюки.

– Сучка маленькая, – под нос себе бормочет Тиерсен, убирая не нужный пока шутовской наряд в сумку. Он смотрит, как Цицеро надевает ботинки на небольшой платформе, спешно застегивает рубашку, поправляет наскоро манжеты и достает короткий темный парик, убирая под него свои стянутые в густой хвост волосы. И грим, обязательно грим. Цицеро раскладывает свой ящичек с косметикой перед зеркалом, включает воду, смывая с лица тушь, помаду и все остальное, чему Тиерсен даже не знает названия. Он только осторожно стирает брызнувшие темные капли с края раковины и ждет, пока Цицеро быстро выберет из ящичка нужное ему сейчас. Нет, Тиерсен так и не полюбил театр, но вот смотреть, как Цицеро почти волшебно колдует своими кистями, он любит. И не вмешивается, чуть-чуть отвлекаясь, чтобы тщательнее уложить вещи и достать из большой сумки маленькую, в которой собрано все, что Цицеро понадобится в ближайшее время. И только когда маленький итальянец заканчивает – ему понадобился всего десяток минут, чтобы достаточно изменить черты лица, – Тиерсен не выдерживает и на секунду – долгую секунду – сухо прихватывает губами его губы, чуть оттягивая, чувствуя вкус пудры.

– На удачу, – шепчет он тихо, проводя за ухом Цицеро кончиками пальцев и улыбаясь. Маленький итальянец возбужденно улыбается в ответ, незаметно устраивая маленькую сумку на поясе под пиджаком. Самая интересная часть игры начинается.

Тиерсен возвращается сначала в комнаты для артистов, ворча и кидая сумку на один из диванов, а потом в большой зал, где продолжается праздник. Но то ли артисты уже закончили свои выступления, то ли сейчас какой-то перерыв: в свободной от столов части зала играет небольшой оркестр и видны танцующие пары, в основном взрослые, детей, скорее всего, отправили в игровую комнату или в сад, хотя Тиерсену, в общем-то, все равно. И в ту секунду, когда он думает, как бы ему незаметно и удобно устроиться, и в ту, когда натыкается на Элизабет. Точнее, когда она натыкается на него. Болезненная краснота с ее щек уже спала, и она дышит ровно, улыбаясь до этих детских ямочек на щеках.

– Месье Слышащий голос Ночи! – Элизабет говорит довольно громко, но не кричит. – Вы вернулись! А я думала, что обидела вас, и вы не захотите возвращаться, – она тут же немного расстраивается.

– Ну что вы, мадемуазель, – Тиерсен помнит, что он еще должен играть. – Вы ничуть меня не обидели, я только разволновался, что вам стало нехорошо, но теперь очень рад видеть, что все в порядке, – ему немного тяжело говорить такими сложными предложениями, но он старается.

– Нет, я… я должна извиниться перед вами, – Элизабет говорит очень серьезно. – С моей стороны было очень гадко кричать на вас. Такие истерики недостойны дочери семьи Мотьер, – Тиерсен на сто процентов уверен, что она сейчас повторяет сказанные ей слова Лефруа. – И, в конце концов, это ваш демон, вы хорошо обращаетесь с ним, а я его ударила. Надеюсь, ему не очень больно? Он не обиделся на меня?

– Нет, мадемуазель, вы ударили его совсем чуть-чуть, – Тиерсен думает, что ему все равно надо себя чем-то занять на ближайшее время, и разговор с Элизабет для этого очень удобен. – С ним все в порядке, и он вовсе не сердится. Ну, только как обычно. Вообще-то он всегда сердится, но не на вас, – он тихонько смеется.

– Хорошо, – Элизабет задумывается и пожевывает нижнюю губу. – А знаете, месье, ведь сейчас белый танец. Вы согласитесь потанцевать со мной, чтобы я точно знала, что вы не сердитесь?