Я без ума от французов (СИ)

– С удовольствием, – Тиерсен улыбается и совершенно серьезно протягивает руку Элизабет, наклоняя голову. И она кладет свою маленькую ручку в его широкую ладонь.

Элизабет вальсирует легко, но совсем скоро Тиерсен убеждается, что ее интересует совсем не танец.

– Вы очень ловко бросаете ножи, месье. Вы, наверное, долго этому учились, – говорит она после половины первого же круга, и Тиерсен видит, что ее глаза снова блестят, но не болезненно, только заинтересованно.

– У меня была вечность, а это очень много времени, чтобы научиться, – Тиерсен улыбается, продолжая играть.

– Ну прекратите меня обманывать! – Элизабет чуть-чуть хмурится, хотя ее личико это совсем не портит. – Я уже не маленькая. Это ведь все неправда, да? Вы ведь не настоящий охотник на демонов? Их же не бывает… я думаю, – она заканчивает немного неуверенно, и Тиерсен раздумывает, пора ли уже разочаровывать девочку и говорить ей, что сказок на самом деле не бывает, если только болезненные и необъяснимые галлюцинации. Да, он думает, что пора. В конце концов, сегодня ей многое предстоит, и еще одно разочарование лишним не будет.

– Не самый настоящий, – улыбается Тиерсен. – Я артист, мадемуазель. Говорят, что хороший, но, конечно, не охотник на демонов.

– Я так и знала, – тут же уверенно утверждает Элизабет. – А ваш… Бе-ли-я-ал, – она запомнила имя, но произносит по слогам на всякий случай, – тоже артист?

– Тот еще, – Тиерсен негромко смеется, делая очередной поворот.

– Вы хорошо… играете, – задумчиво говорит Элизабет. – Мне кажется, все поверили, что это на самом деле. Только и будут обсуждать потом. Мои праздники всегда обсуждают, знаете ли, – говорит она немного самодовольно, и Тиерсен думает, что это представление точно будут обсуждать, только совсем в ином ключе. – А тот другой артист – он ваш друг?

– Можно и так сказать. Это мой отец, – у Тиерсена нет повода портить легенду.

– Ваш… Но вы совсем не похожи! – удивленно восклицает Элизабет.

– Дети не всегда так похожи на своих родителей, как вы, мадемуазель, – Тиерсен перехватывает ее ручку удобнее.

– И вовсе я не похожа на Серафена и маму, – Элизабет дует губы, обиженно смотря на него. – Нет, совсем-совсем не похожа, – Тиерсен посмеивается про себя над этим заявлением, потому что мотьерская порода проступает в ней настолько, насколько это возможно. И он не думает о том, что когда-то говорил почти те же слова, почти с той же интонацией. Они делают еще полкруга перед тем, как Элизабет снова спрашивает:

– А вам не страшно бросать такие острые ножи в собственного папу?

– Иногда бывает, – Тиерсен отвечает честно, почему бы нет.

– Вы, наверное, его очень любите, раз вам страшно. А я бы, знаете, иногда хотела бросить такой нож в Серафена. Только не так, как вы. По-настоящему, – Элизабет резко останавливается. На ее щеках снова проступает румянец, но она глубоко вдыхает несколько раз, и он медленно начинает спадать. Тиерсен молчит, он не знает, что здесь можно сказать. – Я устала, – заявляет Элизабет. – Вы не хотите что-нибудь выпить? Шоколад или глинтвейн? Или вы пьете крепкое, как взрослые?

– Я не отказался бы от глинтвейна, – Тиерсен знает, что его здесь всегда готовили отменно и подавали и детям, и взрослым, только для детей разбавляли водой.

Элизабет на правах хозяйки приглашает его к столу, одним взглядом подзывает ближайшего из ходящих по залу официантов и велит подать ее гостю “самого вкусного глинтвейна, который только можно найти в этом доме”. Они сидят за столом еще с четверть часа, пока Тиерсен боковым зрением следит за Стефани, а Элизабет успевает увлеченно расспросить его о ножах, их остроте, о том, как устроен механизм мишени, сколько нужно тренироваться перед тем, как выйти на сцену, и можно ли будет еще посмотреть на их представление в цирке. Тиерсен отвечает довольно односложно, но Элизабет говорит за двоих. Она упоминает и Жака, тот выступал здесь и раньше, но находит его уже наскучившим. Ей нравятся тигры, но они выглядят все более безобидными с каждым годом.

– А вы всегда носите маску, месье Слышащий голос Ночи? – спрашивает Элизабет неожиданно, но Тиерсен решает, что это очень вовремя: прошло уже достаточно времени, и Стефани уже несколько минут как покинула зал, а значит, им с малышкой тоже стоит поторопиться.

– Не всегда, мадемуазель. Только во время выступлений.

– Ох, а вы можете ее снять? Пожалуйста-пожалуйста! – Элизабет смотрит почти восхищенно, ей очень хочется посмотреть на Тиерсена без маски.

– Простите, мадемуазель. Ваш отец платит мне в том числе и за то, чтобы на людях я всегда был в костюме, – Тиерсен аккуратно подводит Элизабет к нужной мысли, и она быстро предлагает сама:

– А если мы отсюда уйдем? В каком-нибудь укромном месте вы сможете ее снять? – так очаровательно по-детски наивна, считает, что в своем доме она в полной безопасности.

– Да, думаю, тогда смогу, – Тиерсен нарочно задумывается и кивает серьезно.

– Тогда пойдемте! – Элизабет мигом вскакивает со стула, и Тиерсен тоже поднимается. Он точно рассчитал время на все и теперь только надеется, что у Цицеро не возникнет никаких заминок.