Он думает о малышке Элизабет и о том, что с ней будет, когда Одетт трогает его за плечо, предлагая вернуться. И еще думает мельком потом, когда до их с Цицеро выступления остается совсем немного. Тиерсен почти не нервничает, но чувствует, как слабо сводит между ребер от какого-то предвкушения. Он крепко затягивает ремни, проверяя, чтобы они не врезались в запястья Цицеро, и чуть задерживает пальцы, смотрит своему итальянцу в глаза внимательно: чувствует ли он это предвкушение? Но взгляд Цицеро, хоть и обыкновенно любопытен, в общем-то, безмятежен: конечно, он очень увлечен сейчас, но для него это очередная игра, одна из многих, чуть более интересная, может быть, но это не часть его жизни и не его прошедшее детство. И Тиерсен, отнимая пальцы от его рук, думает, сколько своего прошлого Цицеро уничтожил. Он знает, он читал имена, он слушал истории, рассказанные в постели, в поездках или за столом – о снятой с лиц коже, о раздробленных молотком костях, о выстрелах, от которых не умрешь сразу, и еще много других. И каждый из этих рассказов сопровождала увлекательная предыстория, конечно. Цицеро любит символы, и каждый способ смерти был выбран им не случайно. И Тиерсен помнит его выражение лица, когда он рассказывал об этом, и думает, каким оно было, когда Цицеро убивал тех, кто был его прошлым. Тиерсен думает, как он сам будет выглядеть сегодня. Думает, в какой именно момент его начало охватывать возбуждение при мысли о смерти. Когда ему было пятнадцать, и он воткнул кинжал в грудь безымянного немца, или когда он целовал Цицеро на его разложенных на столе записях, и все эти имена, способы убийств и его собственное решение смешивались в его голове?
Тиерсена немного треморит – не так сильно, как перед первым выходом на арену, но все же, и он последний раз поправляет Цицеро его колпак, заправляя под него торчащую прядь, и сцепляет пальцы, отходя, давая рабочим вывезти круг на сцену. Тиерсен слушает внимательно и отсчитывает время после их представления – “Слышащий голос Ночи, плененный Белияал и их Колесо Смерти!”. Тиерсен уже не морщится, когда это слышит, хотя он все еще считает эти имена дурацкими. Цицеро выдумал имя для него, и Тиерсен считает его самым пафосным из тех, которые могут быть, но детям нравится. Дети вообще любят пафосные вещи, хотя по ним и не скажешь. Но дай им только какого мрачного человека в черном костюме, с десятком ножей – и за уши от него не оттащишь. Так что Тиерсен согласился даже на довольно готическую темную маску под металл, с высокими выточенными бровями, закрывающую лицо от лба до рта. А вот с именем для Цицеро было сложнее, хотя нарочно шутовской и комичный образ и напрашивался сам. Но Тиерсен, за последние несколько лет еще поднаторевший в религиозной литературе, нарочно выбрал имя именно этого демона, который для него больше других ассоциировался с его Цицеро**, и маленькому итальянцу это почему-то очень понравилось, он долго смеялся и сказал, что теперь ни под каким другим именем выступать не будет.
Цицеро умеет привлекать внимание публики, если хочет, и сейчас его голос, высокий и громкий, разносится на весь зал, пока Тиерсен немного нервно следит за ним из-за кулис, собирая свои ножи со столика и раскладывая их между пальцев левой руки. Еще несколько он закрепляет в свободных перевязях на поясе, всего двенадцать штук. Тиерсен сжимает их плотно, чувствует, как удобно лежат в пальцах гладкие лезвия, и знает, что сегодня ему придется бросить каждый из этих ножей не один раз. “Ну что, тогда удачи, месье Мотьер”, – он говорит про себя и, глубоко вдохнув, выходит на сцену, дожидаясь, пока восторженные детские голоса – о, они старательно подбирали музыку и свет под его выход – стихнут.
– Многие считают, что бросать ножи очень просто, – Тиерсен говорит громко. – Как-то вот так, – легко и быстро снимает один нож с пояса, не глядя бросая его вбок. Цицеро взвизгивает, но лезвие вонзается в круг достаточно далеко от него – Тиерсен настоял на том, что бросать ножи вслепую близко будет только лицом к нему, из удобной для этого стойки. – Конечно, это просто, если ты – бессмертный охотник на демонов, – Тиерсен метает еще два ножа ловко, едва повернувшись. По обе стороны от талии Цицеро. – Но мне пришлось потратить много лет, чтобы поймать одного из них. И вот теперь – он весь в моем распоряжении. В моем – и моих ножей из чистого серебра! Ну что, вы хотите увидеть, как дикий демон Белияал будет извиваться на Колесе Смерти? – дети никогда не кричат “нет”, Тиерсен уже хорошо это усвоил. Дети жестоки, особенно дети послевоенного времени, и это мрачное представление с религиозным оттенком, которое сам Тиерсен находит даже слишком серьезным, нравится им. О да, они хотят увидеть, как бедный демон будет умолять его перестать, как ножи будут вонзаться все ближе и ближе к его телу. И они кричат согласно, особенно маленькая Элизабет, Тиерсен видит, как радостно ее лицо, как она захвачена представлением до самого сердца.