Я без ума от французов (СИ)

– Да чтоб тебя, ты что, камнями ужинала?! – Цицеро мгновенно переворачивается и садится, быстро подбирая ноги, на которые малышка наступила с размаху, а Элизабет взвизгивает от испуга и падает на спину, не удержавшись на одеяле, тут же живо отползая к краю постели.

Тиерсен не выдерживает и усмехается, глядя на встрепанного Цицеро – все-таки не спал – и часто дышащую Элизабет.

– А вы… вы мне не разрешали с вами спать, а сами… – она возмущенно смотрит на Тиерсена, и это видно даже в темноте. – А сами уже взрослый, а до сих пор спите с папой! – ох, точно, они же так и не нашли время объяснить ей, кто здесь кому и кем приходится…

– Послушай, Лиз, – успокаивающе говорит Тиерсен, пока Цицеро негромко, но слышимо ворчит и снова накрывается одеялом, теперь уже с головой. – Мы не родственники на самом деле. Это тоже часть представления, понимаешь?

– А тогда почему вы спите в одной постели? – Элизабет спрашивает любопытно, как будто отвлекшись от своих грустных мыслей.

– Мы друзья, милая, – Тиерсен улыбается, а Цицеро совершенно непристойно хихикает в подушку.

– Друзья не спят в одной кровати, – Элизабет успокаивается и садится удобнее. – Я как-то просила Серафена, чтобы Наис, – наверное, какая-то подружка, догадывается Тиерсен, – осталась у нас на ночь, и он разрешил. А спать в одной кровати – нет. Он сказал, что в одной кровати могут спать только муж и жена… – она опять немного мнется, как будто ей тяжело осознавать, что это уже прошлое, которое теперь не повторится. Или дело именно в том, что она говорит, Тиерсен не знает.

– Мы… очень близкие друзья, – Цицеро смеется громче, и Тиерсен старается незаметно толкнуть его в бок, но тот только продолжает смеяться, обнимая подушку обеими руками. Элизабет смотрит на него странно. – Иногда у взрослых так бывает. Взрослые вообще часто делают странные вещи, – продолжает Тиерсен, но Элизабет перебивает его:

– А почему он смеется?

– Потому что… – Цицеро пытается отсмеяться, стягивая одеяло с головы и переворачиваясь на спину, – потому что… малышка, этот человек сегодня отравил твоего папашу, дал Цицеро наделать дырок в груди твоей мамаши, а сейчас боится рассказать тебе, почему люди спят в одной постели! – он довольно хохочет и снова накрывается одеялом, пытаясь заглушить смех. Вот ему-то весело, тоскливо думает Тиерсен. Ему всегда весело. А самому Тиерсену, кажется, сейчас придется вместо сладкого сна провести короткую лекцию по половому воспитанию для детей младше двенадцати.

– Вы… – Элизабет как будто не обращает внимания на первую часть фразы и переводит заинтересованный взгляд с одного на другого, – вы любите друг друга?

– Вот сейчас я точно в этом не уверен, – Тиерсен легко бьет Цицеро по животу, и тот, продолжая смеяться, перекатывается на бок, смотря на него своими веселыми и яркими глазами.

– Любите друг друга, как муж и… – Элизабет начинает очень уверенно, но тут теряется, – жена? – спрашивает немного робко.

– Ну, здесь это работает немного по-другому, но суть ты уловила верно, – Тиерсен вообще не понимает, почему продолжает этот разговор, но это его немного отвлекает и даже, наверное, веселит.

– И у вас есть дом? – Элизабет искренне любопытна.

– Ну да, – односложно, но не холодно отвечает Тиерсен.

– И вы целуетесь?

– Иногда случается, – Тиерсен не удерживает смешка.

– И трахаетесь?

– Бы… Что? – у Цицеро случается новый приступ хохота, и Тиерсен уже ничего с этим не делает. – Откуда ты набралась таких слов, Лиз? – он действительно удивлен. В свои девять он знал, конечно, некоторый набор не самых пристойных выражений, но никогда, пожалуй, в том возрасте не использовал их так метко.

Элизабет сжимает губы и теребит край поло. Она смотрит на Тиерсена чуток исподлобья, будто раздумывая, отвечать или нет, а через секунду быстро ложится на постель между ним и Цицеро, вздрогнув, как от холода.

– Серафен говорил, что когда люди любят друг друга, они трахаются. Иногда просто трахаются, без любви. Но если любят – то обязательно.

– Это Серафен сказал такую умную вещь? – Тиерсен поднимает бровь, ложась на бок, и Элизабет поворачивается лицом к нему. Цицеро наконец-то перестает смеяться и, все еще бормоча что-то себе под нос, шумно зевает и отодвигается от них подальше, отворачиваясь и снова кутаясь в одеяло. Это не значит, что он не будет слушать, но он тоже очень устал сегодня.

– Не очень умную, – Элизабет смотрит в глаза Тиерсену, и это почему-то предельно интимно. – Я не видела, чтобы он любил, когда трахается. И чтобы трахался, когда любит, тоже.

– Думаю, ты многого не видела, – Тиерсен улыбается, но перестает, когда видит, как серьезно и грустно Элизабет смотрит на него.

– Мне холодно, – говорит она с какой-то тяжестью. – Можно мне под одеяло?

– Лиз, послушай…

– А я тогда расскажу тебе секрет про Серафена. Тебе ведь интересно?

– Я не знаю. Смотря какой секрет.

– Я все равно расскажу, – подумав, заявляет Элизабет. – Но обними меня. Мне так холодно.

Обнимать ее Тиерсен не хочет. Но чем быстрее она согреется, тем быстрее уснет и тем быстрее можно будет отнести ее в постель.