Я без ума от французов (СИ)

Тиерсен просыпается от теплого касания, которое различает тут же. Мягкие, широкие губы – к его обветренным губам. И он тихо вздыхает, приоткрывая рот, принимая поцелуи Цицеро; они утренние, вязкие, и Тиерсен чувствует, как смешивается густая и терпкая слюна, когда Цицеро переплетает свой язык с его, медленно ласкаясь. Не открывая глаз, Тиерсен кладет руку своему итальянцу на шею, сильнее прижимая его к себе, целуя глубоко, подаваясь навстречу и выдыхая через нос, когда их языки сплетаются так тесно и от этого так сладко тяжелеет член. Тиерсен вспоминает о своих ощущениях по всему телу и вздрагивает резко, когда понимает, что прижимается к нему своим маленьким и горячим телом вовсе не Цицеро. Черт, он совсем забыл об Элизабет! Тиерсен отстраняется резко, и на губах у Цицеро блестят капли их слюны, а на щеках выступил легкий розоватый румянец, и от этого член только крепнет сильнее, совсем не вовремя. Тиерсен отодвигается назад как-то дергано, и замечает, с каким любопытством Элизабет, тепло притиснувшаяся к его груди – да вот только лежать между двух возбужденных мужчин ей не хватало! – смотрит на них.

– Лиз, вылезай из постели. Живо! – Тиерсен чуть повышает голос. Со своим возбуждением он все равно ничего сделать сейчас не сможет. Даже если бы Цицеро не сидел так открыто на постели, встрепанный, с разбросанными по плечам волосами, прикрытый только одеялом ниже пояса – да что бы оно еще скрывало, – с утренним стояком все равно ближайшие минут десять бороться бесполезно. Так что остается только выгнать малышку, она и так тут задержалась.

Элизабет как будто хочет возразить, но, услышав тон Тиерсена, послушно откидывает свой край одеяла и быстро соскакивает на пол, шлепнув босыми пятками.

– Извини, – Тиерсен остывает мигом. – Лиз, я не хотел кричать. Просто… ты не могла бы пойти в ванную, например? Ты сможешь сама там со всем справиться? Или иди на кухню и подожди, пока Селестин проснется и поможет тебе, ладно? Нам, – он бросает короткий взгляд на нетерпеливо ерзающего Цицеро, – нужно побыть наедине, если ты позволишь.

– Да, я могу помыться, Сел мне показал, где все, вчера, – немного робко говорит Элизабет. Она опять какая-то странная, но Тиерсен уже начинает к этому привыкать. – А вы… вы не будете делать друг другу, как… – она не договаривает, но Тиерсен вспоминает о вчерашнем разговоре.

– Нет, – мягко отвечает он, чуть сводя ноги. – Мы так не делаем.

– Я вижу, – Элизабет несмело улыбается. – Я думала, что так люди только в кино целуются, – смешливо прикусывает губу.

– Лиз, пожалуйста! – Тиерсен не зло, но прикрикивает на нее еще раз, и Элизабет хихикает, выскальзывая за дверь. И он еще слышит топот ее ножек по коридору, но уже об этом не думает. – Толку от того, что ты прикрылся, – шепчет, сжимая откровенно выступающий под одеялом член Цицеро, а через секунду уже откидывает одеяло и снова целует своего итальянца, окончательно забывая про Элизабет.

Они прихватывают губы друг друга, обнимаясь, переплетая ноги, сбивая к черту все постельное белье, когда перекатываются, стараясь оказаться сверху, и сильно трутся возбужденными членами. Эта короткая утренняя борьба за право то ли быть сверху, то ли первому поиметь в рот – они сами не знают, зачем и зачем-то ли – жжет кровь и доставляет не меньше удовольствия, чем сам секс. Цицеро больно кусает Тиерсена, хватает его руки, пока тот уворачивается и кусается в ответ; они так торопливо и грубовато ласкаются, чередой жестких захватов в попытках прижать к постели, но в конце концов Цицеро оказывается сверху, придавив Тиерсена за плечи и тяжело дыша.

– Ты становишься все лучше с каждым годом, Ти! – он смеется, переводя дыхание, а Тиерсен дышит часто и наслаждается его растрепанным видом. И когда Цицеро подхватывает его под бедра и прижимает к себе, с совершенно непристойным стоном кусая шею, Тиерсен согласно обхватывает его ногами за талию. Волосы Цицеро щекочут Тиерсену щеку, плечо и грудь – везде, где упали, рассыпавшись густой медно-рыжей волной, – а весь сочащийся член трется между его ягодиц, оставляя мокрые капли смазки на темных волосках, упирается головкой в мошонку, скользит в ложбинке между лобком и бедром. И это что-то особенное – сегодняшнее утро, – потому что они вроде бы торопятся, а вроде бы и нет, и им очень, невыносимо мало друг друга, мало каждого касания, будто эти касания все сейчас отнимут и запретят.

– Это так из-за вчерашнего, да? – спрашивает Тиерсен, когда Цицеро неожиданно заваливается на бок, перекидывая ногу ему через бедро и обнимая за шею.

– Не знаю, Ти, – Цицеро задумчиво смотрит на него, потираясь членом о живот, пока Тиерсен запускает обе ладони ему в волосы, массируя затылок. – Цицеро хочет тебя и все, – он говорит это так уверенно, что Тиерсен не может не рассмеяться и не поцеловать его еще, откровенно, до легкой красноты на скулах у них обоих.