Я без ума от французов (СИ)

– Итак, ты собираешься убить меня из-за Селестина, – Лефруа как будто не смущает сама ситуация, он начинает разговор как от нечего делать, тем же тоном, каким говорят о новостях или фондовых индексах. – Неплохо. Я уже говорил, я понимаю причины, и его, и твои. Но скажи мне, разве все это, все эти планы, сложности, риски стоят того? Мы ведь говорим не об известной корпорации, не о кресле в парламенте, а всего лишь о небольшой фирме, в которую вкладываться надо чуть ли не больше, чем с нее можно получить. Нет, дело далеко не в деньгах, Селестин гробит свое здоровье на этой проклятой работе почти впустую, а он всегда мог всего лишь попросить – и получить от меня любую сумму без необходимости ее возвращать. Как и ты. В конце концов, вы – мои любимые племянники, и я никогда не мог вам отказать, – Лефруа поворачивает голову, не переставая шагать вперед.

– Ты же понимаешь разницу между тем, чтобы брать деньги у тебя, и тем, чтобы получить их самому, дядя, – сдержанно и коротко отвечает Тиерсен.

– Никакой принципиальной разницы, – говорит Лефруа, но он явно лжет – видит, еще как видит. – Но хорошо, я понял, мальчики захотели стать взрослыми и самостоятельными, – он усмехается. – Но Серафен, – голос его становится болезненно твердым на долю секунды, – зачем вам было убивать его? У него почти не было денег в последний год, он был по уши в долгах, а после моей смерти вряд ли бы даже вспомнил про Селестина и фирму вашего отца.

– Я делаю то, что говорит Селестин, – холодно цедит Тиерсен. Он уже давно не задумывается о таких вещах. Убивать лучше всего не задумываясь.

– А, видимо, у него самого я уже не получу возможности спросить, – хмыкает Лефруа и молчит дальше. Кажется, сейчас он сосредотачивается только на скользкой траве под ногами, пусть Тиерсен и почти физически чувствует напряжение его мыслей. Но, в конце концов, Лефруа вряд ли представится еще шанс так плодотворно использовать собственный мозг, так что Тиерсен только прислушивается к звукам леса и машинально поглаживает пистолет большим пальцем, смотря в прямую спину, прикрытую теплым махровым халатом.

Цицеро устраивается на небольшом холме довольно удобно, поставив станок и расположив на нем свою винтовку. Селестин уже измученно опускается на траву рядом, плюнув на чистоту пальто.

– А почему мы не можем просто спуститься и помочь ему? – он спрашивает уже даже без надежды на то, что Цицеро ему ответит. Но вмешиваться сам не собирается: маленький итальянец все равно лучше разбирается во всем этом, хоть спорь, хоть нет.

– Цицеро приехал сюда страховать глупого Тиерсена, а не делать всю работу за него! – Цицеро шепчет громко, но он выглядит куда более довольным и расслабленным, чем всего полчаса назад. Примерно так выглядят люди, потерявшие ключи за пять минут до выхода из дома на очень важную встречу, а потом обнаружившие их в кармане пиджака. Хотя Цицеро и немного лжет: он бы с огромным удовольствием и спустился вниз, и выстрелил Лефруа прямо в его наглое лицо, но сейчас он очень хочет посмотреть, как это сделает Тиерсен. И это единственная причина, по которой маленький итальянец не двигается с места, приникая к прицелу. Его Избранный должен все сделать сам, должен убить своего дядю без того, чтобы Цицеро стоял за его плечом, одобрительно смеясь. Это сделает Тиерсена Избранным до конца и по-настоящему, и – о Боже – Цицеро очень хочет это увидеть.

– Это все плохо кончится, – Селестин прикрывает глаза рукой. – Очень плохо кончится. И вот ты потом вспомнишь, что я предупреждал.

– Заткнись, зануда! – Цицеро даже не поворачивается, только смеется тихо.

– Очень плохо, – Селестин вздыхает и сам беспокойно смотрит вниз.

– Ну, это место выглядит чуть убедительнее, чем то, где мы вышли, – Лефруа оглядывается. – Закрытая поляна в лесу, почти классика детективных романов, – он лениво следит за тем, как Тиерсен поднимает пистолет. – Но, раз уж здесь никого нет и никто нам не помешает, позволишь рассказать тебе об одной моей ошибке – сейчас я осознаю ее главной, – мой дорогой Тиер?

Тиерсен замирает на секунду, но в нем, как и во всех них, любопытство всегда перевешивало. И он кивает, не поднимая руку до конца, но и не опуская обратно.

– Видишь ли, – Лефруа снова зябко кутается в халат, – если не ошибаюсь, двенадцать лет назад я сделал одну вещь. Тогда мне казалось, что я спасаю свою семью, а теперь кажется наоборот. Ты ведь знаешь, о чем я говорю, Тиер, – Лефруа улыбается слишком широко для того, кто должен умереть. – Да, я говорю именно о тебе. О тебе и о нашей семье. У Мотьеров всегда были принципы. И один из них, основной, заключается в том, чтобы защищать и сохранять свою семью. Нет, я никогда не думал, что из тебя вырастет достойный наследник нашего дома. Но да, я спас твою жизнь, хотя это стоило мне больших денег, не меньшей нервотрепки и испорченных отношений с моими друзьями. Или ты думаешь, что все вот так легко поверили в нашу легенду? – он щурится. – На это были способны только Франсуа и его семья. Остальным требовалось заткнуть рты.