Я без ума от французов (СИ)

Цицеро вздрагивает, когда Тиерсен договаривает, и приоткрывает губы. Пальцы у него почти не дрожат, но дыхание горьковатое от сдерживаемого напряжения.

– Это значит, что Тиерсен не хочет больше верить? Не хочет больше быть… Избранным для своего Цицеро? – вопрос совсем тихий, с какой-то ноткой отчаяния.

– Научись слушать, я не это сказал, – Тиерсен мысленно отсчитывает секунды перед срывом. – Моя вера не имеет отношения к тому, что у меня едет крыша. Я был относительно примерным христианином, сколько себя помню. А однажды в моей жизни появился ты, и это больше похоже на то, что все пошло к дьяволу, чем на какое-то благословение Господне. Потому что драл я в зад такие благословения, которые превращают жизнь в ад. Ты превратил мою жизнь в ад. Боже, ты же сам это знаешь! Эти сны и крики… Что, довольно отмучился ими, теперь моя очередь?

Цицеро замирает над ним. Он думает так много и быстро, пытаясь понять. И понимает. Он столько винил Тиерсена, что совсем забыл о себе, и это непростительно. Цицеро понимает, что сам заслуживает наказания куда больше. Потому что он посмел сомневаться в своем Избранном, когда ему была нужна помощь. Даже Помазанник Божий может нуждаться в помощи, и для этого ему нужен Цицеро. Или он надеялся проскочить в Царство Божие только за то, что был рядом? Ох, глупый, глупый Цицеро!

Тиерсен видит, как он напряженно думает, и не собирается упускать момент. Резким движением он отводит руку Цицеро, переворачивая его и сам прижимая к постели. Маленький итальянец от неожиданности спускает курок, и Тиерсен замечает, как испуганы его глаза в эту секунду. Но выстрел приходится в стену, и все это – в одно мгновение, в одно короткое мгновение, и через него позиция уже совершенно другая и расклад иной.

– Знаешь, чего я точно не хочу? – теперь Тиерсен может позволить себе напряженный, грубый тон. – Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь наставлял на меня свое ебаное оружие! – он с силой бьет Цицеро запястьем о спинку кровати. – Никогда, ты слышишь меня?! Или сколько уроков тебе нужно, чтобы ты запомнил? – он останавливается, когда Цицеро закусывает губу и послушно разжимает пальцы. Ему наверняка очень больно, хотя Тиерсен и старался не сломать кости. – Ну почему, почему, когда все только начинает идти нормально, ты пытаешься меня убить, а? – Тиерсен чувствует, что у него начинается истерика, и силой воли подавляет ее. – Ну и что мне теперь делать?

– Тиер-рсен…

– Слушай, – Тиерсен пытается успокоиться и говорит тише, но его голос подрагивает, – я не герой фантастической книжки. Я вообще не герой. Не Избранный, не Мессия, не какой-то образчик чистоты и терпения, который ведет толпу. И не могу им стать по одному твоему желанию. Я хочу просто делать то, что у меня хорошо получается. Если при этом тебе нужно называть меня Избранным – да сколько угодно. Но не заставляй меня в это играть. Я и так играю, как ты хочешь. Делаю то, что ты хочешь. Живу, как ты хочешь. Перестань хоть на секунду быть таким эгоистом и оставь мне что-нибудь, чего хочу я.

Цицеро переполняют эмоции, когда его Избранный говорит это. Потому что Тиерсен действительно делал и делает столько вещей, доверившись Цицеро. Зная, лучше всех других зная, как это опасно. Цицеро сам не всегда уверен в том, что сделает в следующую секунду, а Тиерсен доверяет ему в каждом его шаге. И маленький итальянец так часто подводит его, но он не перестает верить. И своему Богу тоже не перестает верить, даже когда тот каждый день посылает ему кошмарные сны. И Цицеро понимает резко, почему именно Тиерсен. Цицеро иногда забывает, что его Избранный – человек, который может устать, может сомневаться или бояться. Тиерсен верит, истово и горячо, но это долгое испытание его веры, и оно не должно быть легким. И все, что может Цицеро, что он должен – не облегчить, но помочь. И за то, что он посмел сомневаться и не делать это, он заслуживает хорошее наказание, на самом деле.