Они переворачиваются на бок, и Тиерсен тяжело выдыхает, прикрывая глаза. Кажется, он уже готов уснуть, и они лежат так довольно долго, не размыкая объятий, и Цицеро поглаживает кончиками пальцев его затылок, успокаивая. Он ничего не может дать больше сейчас, но это хоть что-то. Тиерсен дышит еще немного неровно, и мышцы лица у него легонько напряжены. Цицеро прижимается к нему, ему холодно от раскрытого окна, и он греется в теплых руках, и сегодня ему чуть стыдно за это. И еще кое за что. Сейчас это еще более неуместно, чем когда-либо, чем на сцене или в церкви. Но Цицеро не может ничего с этим сделать и мучительно краснеет, когда чувствует, как его невыносимо твердый член сочится смазкой и – о Боже – как ему хочется Тиерсена сейчас. Цицеро начинает повторять про себя французские стихи из своих учебников – и это совсем невозможно, когда он так тесно упирается влажной головкой в живот Тиерсена – и пытается осторожно отодвинуться. Но Тиерсен открывает глаза: конечно, он не мог не почувствовать. Цицеро краснеет сильнее, пусть в темноте этого и не видно, и прижимает член к собственному животу ладонью, пребольно кусая губу.
– Спи, Тиер, – шепчет тихо, но Тиерсен только мягко опускает руки ему на поясницу и тянет обратно, и Цицеро утыкается носом ему в шею. Тиерсен отводит его ладонь и гладит член пальцами, и Цицеро, слабо простонав, чувствует, как только подтекает еще смазка от этого, и это так стыдно.
– Хочешь? – Тиерсен спрашивает, и Цицеро снова стонет. Как будто он не знает, не чувствует сейчас! – Ты весь течешь, – Тиерсен улыбается тихо. – Иди сюда, – переворачивается на спину, давая Цицеро лечь сверху. И маленький итальянец не хочет, не может отказаться и чуть сплевывает на пальцы, поглаживая Тиерсена между ягодиц. И сразу вталкивается, придерживая член рукой, и Тиерсен сам двигается, помогая войти глубже, обнимая Цицеро руками и ногами, и тот кусает его шею, чтобы не закричать.
Цицеро хорошо понимает, как сильно ему хочется сейчас и как быстро он кончит, и поэтому говорит сбивчиво, войдя до конца и с трудом остановившись:
– У вас есть… это называется красиво… la petite mort**, – он говорит это на французском, и Тиерсен негромко смеется от того, как забавно звучит его итальянский акцент.
– У тебя опять неправильное “р”, – мягко говорит он и удивляется тому, как вообще может серьезно говорить об этом сейчас. – Попробуй еще. Mort, – его горловое “р”, конечно, безупречно, даже в эту секунду, когда гортань немного сводит.
– Mort, – согласно повторяет Цицеро, начиная неторопливо двигаться, и это все равно звучит смешно. – Смерть. Тебе нужно умереть, Тиер.
– И ты убьешь меня? – спрашивает Тиерсен. Как в тот день. Только совсем не серьезно, подаваясь бедрами навстречу.
– Думаю, да, – Цицеро смеется и ускоряет темп, и Тиерсен слабо стонет под ним.
– О Боже, Цицеро… – Тиерсен глубоко вздыхает, когда маленький итальянец закидывает одну его ногу себе на плечо, входя еще глубже. Ладонь у него горячая и влажная, и Тиерсен чувствует ее на своем бедре так четко. Он сильно сжимает плечо Цицеро и запрокидывает голову, весь выгибаясь. И маленький итальянец шепчет:
– Хороший Тиер… Хороший мальчик, – и Тиерсен не злится, хотя когда-то он клялся себе, что шею свернет тому, кто назовет его хорошим мальчиком. Но Цицеро много старше его, и именно сейчас это чувствуется больше, чем когда-либо. Цицеро гладит его по волосам, сбиваясь, кусая нижнюю губу, он не может долго сдерживаться, когда Тиерсен так стискивает его член, и хрипло выдыхает, наклоняясь, сжимая ладонью остриженный затылок. Маленький итальянец целует своего избранного мальчика, как никого другого, быстро двигая бедрами, и кончает в него с протяжным стоном, не сдерживая частое дыхание, упираясь лбом в лоб. Но Тиерсен неразборчиво стонет – губы у него мокрые от их слюны, а глаза закрыты, – хватая Цицеро за спину, и тот не может тратить слишком много времени на собственное удовольствие – его Избранный еще не кончил. Цицеро оттягивает его губу зубами, двигает бедрами назад и вталкивает в него пальцы взамен члена, чувствуя, как хлюпает под ними его же сперма.