Я без ума от французов (СИ)

– Пожалуйста… – выдыхает Тиерсен. “Пожалуйста, я очень не хочу сходить с ума”. Он дышит часто и тяжело, и Цицеро щиплет пальцами его сосок, быстро двигая другой рукой, и тут же приникает к нему губами, опуская ладонь на почти болезненно поднятый член. И Тиерсен стонет и хватает маленького итальянца за волосы, сжимая в ладонях как-то отчаянно; он подрагивает весь, и, кажется, готов уже кончить, но Цицеро еще целует его грудь, прикусывая соски и прихватывая волосы губами, и ловко выгибается, потираясь обо все, до чего дотягивается, в этой неудобной позе – “я здесь, я весь здесь, мой Избранный”. И через пару минут Тиерсен кричит, резко и низко, и выплескивается спермой, пачкая густыми струйками и свой живот, и шею и подбородок Цицеро, больно дергая его волосы. Тиерсен вздрагивает, сильно, это похоже на короткие судороги, и Цицеро думает, что он плачет. Но глаза у него сухие, только невозможно усталые, когда Цицеро смотрит в них, вытащив пальцы и проводя мокрыми ладонями ему от живота до груди. Маленький итальянец осторожно высвобождает свои длинные пряди и молча подтягивает одеяло стереть краем натекшее семя. И мягко касается губами еще налитой кровью головки, слизывая такую горькую – будто со вкусом всей усталости – сперму мелкими движениями языка. И опускается ниже, слизать собственные тонкие струйки между ягодиц. Цицеро не брезгует этим и только коротко скользит языком по губам, ложась рядом с Тиерсеном, который уже дышит реже. Он закрывает лицо ладонями и снова поворачивается на бок, подтягивая колени к животу.

– Пф! – Цицеро приставляет два пальца к его виску. – Ты убит, Тиер. Насмерть убит, – уточняет через секунду, и Тиерсен тихо смеется, прижимаясь к его плечу. – Спи, – тихо шепчет маленький итальянец, обнимая его. – Цицеро будет с тобой, – Тиерсен приподнимает голову и будто хочет что-то сказать, но только ложится обратно, щекой на крепкое плечо, и закрывает глаза. Он устал и правда хочет спать. Что бы ни увидел сегодня.

Цицеро лежит тихо, смотря в темноту своими ярко-желтыми глазами. Чуть позже он пытается аккуратно подтащить ногой одеяло, но Тиерсен вздрагивает и царапает его грудь во сне, и Цицеро оставляет это. Ему пока еще не холодно, и он надеется уснуть до того, как начнет мерзнуть. В этом году во Франции холодная осень.

* Согласно Евангелию от Иоанна, после воскрешения Иисуса Мария Магдалина, увидев его, захотела до него дотронуться, но он сказал ей: “Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему”.

** “Маленькая смерть” (франц.) – идиома для обозначения оргазма и посторгазменного состояния.

========== VIII. ==========

– Здравствуй, Тиерсен, – голос мягкий и нежный, как всегда.

– Ну здравствуй, – Тиерсену неуютно, и он хочет убрать руки в карманы, но не находит их на этих странных штанах. Только бесконечные ремни, и он подцепляет один пальцами. – Все хотел спросить, что это за одежда? Я такой раньше не видел.

– Это не совсем одежда, – Богоматерь качает головой и жестом предлагает Тиерсену пройтись. Сероватый снег вокруг не вызывает такого желания, но Дева Мария идет по нему, едва касаясь, и ей, одетой лишь в тонкое платье и платок, совсем не холодно от промозглого ветра. Тиерсену, правда, тоже не холодно, и он идет за ней, оглядываясь. Не так далеко он видит берег – реки или моря – и воздух отчаянно свеж, а ветер треплет его волосы, снова длинные и спутанные.

– Так что это? – спрашивает он опять.

– Это часть тебя, Тиерсен. Когда ты стал только утомляться от встреч со мной, когда ты перестал думать над ними и только мучился от них, я показала тебе другое. То, что ты делаешь, – “Будь ты проклят, Тиерсен Мотьер! Я в этом аду из-за тебя! Я дождусь, пока ты сдохнешь! Господи, невыносимо-невыносимо-невыносимо! БОЛЬНО!”. – То, что ты есть, – грязные, холодные коридоры, пустые заснеженные равнины и кровь, кровь на руках, на губах, во рту, в горле. – То, что ты любишь, – шепотки, смешки, изогнутые носки сапог, дыхание в самое ухо пахнет погребальными цветами: “Ти-ер-сен”. – Я показала тебе тебя, от твоего неслышного вдоха перед тем, как пролить чужую кровь, до стыдливого шепота твоей молитвы, когда ты касаешься губами чужого тела. Я обнажила тебя перед самим собой, показала тебе твою сущность, твой стержень, но и от себя ты мучаешься.

– Хорош стержень – людям глотки вырывать, – ворчит Тиерсен, увязая в одном из сугробов. Ему это все еще не нравится, но он решил, что должен попробовать, значит, должен. Тем более Дева Мария сегодня мягка и, кажется, не требует от него ничего, и сам этот неприветливый мир спокоен и если и прячет какие кошмары, то глубоко внутри.

Богоматерь улыбается тихо, поворачиваясь и дожидаясь Тиерсена. Ветер чуток треплет ее платок и выбившуюся из-под него прядь.

– Ты видишь то, за что цепляется глаз. Есть и другое.