Я без ума от французов (СИ)

Голоса становятся чуть громче, и Селестин улавливает повышенные тона. Он с трудом разбирает такой быстрый и невнятный итальянский, но несколько ругательств уловить может. Тиерсен и Цицеро явно ссорятся, и Селестин совершенно не удивлен этому: он даже не сомневался, что его обычно на редкость добродушный и спокойный брат тоже иногда не выдерживает. Но ругательства быстро становятся все более сложными, и Селестин уже понимает намного меньше половины. Но даже не вздрагивает, когда хлопает дверь в гостевую спальню и легонько звенит стекло. Это все еще не слишком шумно, и он бы даже не проснулся. Что-то еще падает с тяжелым звуком, и Тиерсен ругается так витиевато, что Селестин даже улыбается на секунду. Конечно, он беспокоится чуть-чуть, но больше ему интересно, как Тиерсен выдерживает такую эмоциональную жизнь. Например, Дафна очень любит те итальянские фильмы, где очень много кричат, ссорятся, бьют посуду и потом жарко целуются на обеденных столах. Но она знает, что если попробует повысить голос и разбить хоть одну тарелку на самом деле, то Селестину придется хорошенько подумать об их отношениях. А Тиерсена, кажется, вовсе не смущает, когда на него визгливо кричат. Он только ругается в ответ, запальчиво и снова вычурно. Интересно, нужно ли что-нибудь с этим делать? Селестин не слишком-то хочет, но и спать теперь тоже не особенно комфортно. Он поднимается, накидывает оставленный в кресле халат поверх свободной пижамы, завязывая пояс на ходу, и проходит по коридору на кухню, отмечая плотно прикрытую дверь гостевой спальни и даже не собираясь стучать.

Кофеварка шумит тихо, и Селестин постукивает по крышке пальцами в ожидании, сжимая маленькую чашку из подаренного Дафной набора в другой руке. Он начинает покачивать ей машинально, легонько стукая о стол и даже не замечая этого, и вздрагивает от короткого хруста, смотрит с удивлением на сколотый край. Селестин вздыхает – он как-то слишком рассеян в последнее время, – ставит треснувшую чашку на полку, сколом к стенке, думая, что выбросит ее потом, чтобы Дафна не увидела осколки в мусорном ведре и не расстроилась, и берет другую.

– Ты вообще спишь когда-нибудь? – Тиерсен заходит на кухню совершенно бесшумно. Он почти не одет – в одних трусах, – и явно не рассчитывал, что в квартире еще кто-то может не спать в начале шестого.

– Мне вставать через час, уже нет смысла ложиться, – Селестин чуть задерживает дыхание от неожиданности, но не пугается. – Ответный вопрос: почему ты не спишь?

– А мне вставать где-то к семи, – вздохнув, говорит Тиерсен, опускаясь на кухонный диванчик. – Мы получили работу, кто бы мог подумать, в цирке, потом поехали посмотреть одну квартиру и по дороге немного выпили за хорошее начало… В общем, я вспомнил, что на месте нужно быть в восемь, только когда последний бар закрылся, – он откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза. – Господи, как же я хочу сдохнуть и никуда не идти.

– Тир, серьезно… – Селестин ни секунды не собирается сочувствовать. – Тебе тридцать лет, а ты до сих пор при первой возможности сбегаешь куда-то пить до утра, как в четырнадцать, и до сих пор как будто удивляешься тому, что потом хочется сдохнуть. И это я не говорю о Цицеро, я даже не знаю, сколько ему… Но вы оба уже давно не подростки, и…

– Заткнись, мамочка, и лучше налей мне тоже кофе. Пожалуйста, – Тиерсен не открывает глаз и явно едва не ложится уснуть прямо здесь. – Я просто отвык вставать к какому-то часу.

– Знаешь, я с трех лет встаю каждое утро к какому-то часу, – Селестин достает вторую чашку. – А в тебя вбить дисциплину не смогли ни коллеж, ни маки, ни академия, ни полицейская служба. Мне до сих пор иногда кажется, что тебя нам подбросили.

– Ага, бедного здорового ребенка на растерзание семье невротичных ходячих трупов, живущих по расписанию от рождения до могилы, – Селестин по привычке игнорирует это, и братья молчат какое-то время. Только когда Селестин ставит перед Тиерсеном чашку, тот находит ее на ощупь, пригубливает кофе и спрашивает: – Кстати, а где та девушка, о которой ты говорил?

– Спит, – коротко отвечает Селестин, опускаясь на стул.

– Устала после хорошего такого марафона? – Тиерсен усмехается, но Селестин как-то неуютно молчит, и старший Мотьер любопытно приоткрывает один глаз. – Что? Не получилось? – Селестин не отвечает: он не врет Тиерсену лет с тринадцати, но и говорить на эту тему точно не хочет. – Слушай, это все от твоей любимой работы, – Тиерсен двигается вперед и опирается на стол локтями, – тебе нужно расслабиться, – Селестин все еще молчит, и он продолжает: – Возьми отпуск… – он ловит неприязненный взгляд. – Ладно, хотя бы пару выходных. Отдохнешь, и все будет нормально.

– Мне не нужен отпуск, – тихо и спокойно говорит Селестин. – Мне нужно, чтобы ты как можно скорее закончил свою работу.