Я буду брать Тулоны в одиночку. Стихи не то корсиканца, не то новосибирца

я пойду по холмам.

В котомке моей зачерствелый хлеб,

пойду, побегу – меня здесь ничто не держит.

Буду там, где нет ничьего следа,

есть маяк, и спадает тоски хомут.

Мой девиз, его знает всякий солдат:

делу – жизнь,

а честь – никому.

Путь к вершине Парнаса отныне ясен:

торопись, истекают последние дни.

Лучше год – но свежее мясо,

чем сто лет – лишь падаль и гниль.

5.Как Сизиф докатился до жизни такой – Зачем в окно глядишь, кузнец?

О чем, кузнец, поешь?

Ты пой – не пой, а под венец

Меня не поведешь!

«Леди и кузнец», шотландская баллада

В пойме какой-то реки, по весне,

в иле,

в глине,

в песке и

грязи

попался найдёныш. Его Моисеем

хотели назвать, но назвали Сизиф.

Бурлак какой-то его так нарёк.

Был в той земле какой-то закон,

который издал какой-то царёк,

что сын бурлака должен стать бурлаокм,

сын рыбака должен стать рыбаком,

а сын царька, естесна, царьком.

По закону младенца в лямку впрягли,

баржи таскал он вместе с отцом,

за пятки, как спрут, хватал его ил,

сковородкою солнце било в лицо.

Он ел похлёбку со всей бригадой,

он водку со всеми пил за компанию,

ему товарищи были рады,

был очень горд за него папаня.

И годы шли, и Сизиф возмужал,

стал статным и смелым красавцем,

готов был схлестнуться хоть с кем на ножах,

кулаками горазд был драться.

Тащил как то раз с артелью баржу,

бурлакам навстречу корабль плыл.

Он увидел царскую дочку, княжну,

и разжёг его сердце любовный пыл.

Гордое личико с хмурой ухмылкой,

станут ли ползать князья в грязи?

– Мальчик, для челяди слишком пылкий!

Загорюнился тут Сизиф.

Бурлаку, если тот на работе сник,

лишь к попам, лишь одна тропа —

затопчут, пожалте прямо за Стикс,

туда-то Сизиф и попал.

Приключалось тысячи разных дел,

но подумал он – решили сивухой споить.

Посудите – цветёт кругом асфодел,

на троне пред ним восседает Аид.

Предлагает заполнить анкету Минос,

о занятии, имени, славе.

Сизиф, бурлак, кровь – четвёртая минус,

и крестиком подпись ставит.

Дали работу баржу возить,

где Харон и прочая нечисть.

Делать нечего – впрягся в ярмо Сизиф.

Хоть посменно!

и смена – вечность.

Лишь в имени одном

позор раба, а коль он добр и честен,

свободным не уступит он ни в чём.

Сизиф хоть раб, он хочет быть с ней вместе.

6. Если Орфей не идёт к Эвридике, значит, Эвридика идёт к Орфею

«Кто ищет, вынужден блуждать»

Иоганн Вольфганг фон Гете

Отпахав два века таким Макаром,

всяк человек захотит на волю.

Мне думалось, не убегу я кары,

но Гадес без канители уволил.

Но кое-что потребовал чёрт,

всё же нельзя отпускать на нулях:

– На Олимп затащишь Харонов чёлн

с Хароном – так уж и быть, гуляй.

Но что тебя тянет наверх, пацан.

Там заботы, несчастья, такой же труд?

– Я влюблён, от начала и до конца,

я любовью цепи свои перетру.

Аид на это захохотал:

– Красотка, которой не видел свет.

Раз так, за дело, скорей хватай,

да дамочке передавай привет.

Понукает меня сварливый Харон,

«шевелись, иначе получишь узду!».

Чтож, нетрудно, до божеских хоть хором,

потянет сердце, и я пойду.

Коли кровь полна любовной бузы,

на тебе ни ярма,

ни пут,

пусть ты раб – но любого свободней в разы,

если любишь кого-нибудь.

7.За самыми далёкими горами есть ещё горы, а за ними ещё и ещё

«Узнать тебе пора

Что при подъёме кажется сначала

Всегда крутою всякая гора.»

Данте Алигьери

Высота

любит

смелых,

Тех, кто богу не смотрит в рот.

Тех, кто знает, что будет смена,

и их цель

никогда

не умрёт.

Высота означает «Вверх!»,

подымает коней на дыбы.

Здесь рассыпано много вех,

тех,

кто до нас здесь был.

Высота бросает на дыбы.

Такое бывает подчас,

оттого, что фундамент зыбок.

Бунтарь,

изучай матчасть.

На дыбы поднялась улитка,

с нею – рак и Сизиф.

Попытка – не дыба, не пытка,

не пустое сиденье в грязи,

не разговор о белье.

Все они оказались над

землёй – посреди Кордильер,

Альп,

Гималай

и Анд.

Не бойся, глаза разуй,

твоя прежняя жизнь – пустяк:

лесистый, грозный Везувий,

где построил лагерь Спартак.

Хочет с корнем вырвать холопство,

сорвать, как с волос репей,

вулкан мятежу способствует,

проливаясь на пошлость Помпей.

Алтай, коренаст и кряжист,

точит белые лезвия кряжей,

и воздух горный язык не вяжет,

куют мечи в подземельях цверги,

и копится молотов гул подспудный,

и будто слон в магазине посудном,

спустится, грохнет, в Тартар низвергнет,

с рыком ракетным, рокотом львиным,

с вершин, сметая всё на пути, лавина.

Объявляя небесным богам импичмент,

те, кому жизнь – не пустая привычка,

кто не терпит обычая жить обычно,

вызов бросает с крыш Мачу-Пикчу.

Здесь чистого золота край непочатый,

морские фигуры на месте замрут —

поведёт тропа из жёлтой брусчатки,

в город, где каждый орех – измуруд.

Свободно дышится, значит, радостно —

здесь известный астматик с другом Гранадосом

щупал живую маму-Америку,

и самые яркие звёзды меркли,

и Солнце, хоть горячее перца —