Я в панике. Что делать? Ведь номер такой крошечный. С самого начала разговора, который явно затягивается, Шарли менял положение как можно более незаметно. Он снимал своим фотоаппаратом
– Где именно ты находишься?
– Но, крошка, я говорила, я в Амстердаме. Ты же видел, что я не вру тебе! Камера показала тебе номер! Ты видел мой чемодан! Хочешь, я покажу тебе вид на улицу?
Как обычно, террорист не слушает Мелани.
– Дай мне Ясмин! И плевать, что она воет!
– Билель, успокойся… Хочешь, я покажу тебе свой билет на самолет?
Я хватаю билет, лежащий в паспорте, моля Бога, чтобы Билель не попросил взглянуть на мой паспорт. Я уже не знаю, как выкрутиться с Ясмин… Мало того, что Гитон дал мне от ворот поворот, так еще нет никаких известий от Лолы… Сюжет все сильнее разваливается. Я потащила Шарли и редакцию газеты на пароход, который дал течь. Сегодня утром я показывала видео наших с Билелем разговоров Шарли. Шарли видел влюбленного, а следовательно, потенциально опасного, учитывая контекст, мужчину. Он находил странными страстные взоры, которые Билель бросал на Мелани, и его поведение жалкого волокиты. Он мне сказал: «Как патетично! И все это во имя религии, которую они оскверняют…» Да, сейчас Билель сбросил маску. Его тон становится авторитарным. Он не скрывает своего плохого настроения. Одна угроза следует за другой. Впервые я слышу, как вокруг него, который утверждал, что «спрячет меня, как самую дорогую драгоценность», раздаются мужские голоса, становящиеся все более оживленными. Таким я его еще никогда не видела. Недоверчивым. Настороженным. Я не узнаю Билеля. Его вид внушает ужас.
– Так ты дашь мне эту Ясмин? Да или нет? Прекрати принимать меня за идиота и закрой глотку. Я член террористической организации! Ты знаешь, кто я, чтобы говорить со мной так? Здесь я каждый день командую сотней солдат! Я намеренно рассказал тебе только четверть всей правды… Я нахожусь в международном розыске, и поэтому я не могу появляться даже в наших турецких городах[55]
. Я могу ездить только в Ирак. Мне тридцать восемь лет, и ты со своей подружкой не сможете водить меня за нос! Ты не знаешь, кто я! Так берегись!Свои слова Билель сопровождает садистской улыбкой. Я бросила ему вызов. Я считала необходимым, чтобы Мелани, повысив тон, проявила свой характер. Но Билель этого не оценил. Мелани покорно отвечает:
– Я никогда бы не позволила себе играть с тобой. Мне очень жаль, если ты думаешь, что я убежала из дома и приехала в другую страну, чтобы водить тебя за нос. Я не знаю, что тебе сказать. Мне хочется плакать. Я сделаю все, что ты хочешь. Я возьму билеты до Урфы и буду слушаться тебя, обещаю…
– Проявив слабость, ты разочаровала меня… Я думал, что выбрал себе в жены более сильную женщину. Дай мне Ясмин, ведь я же не съем ее.
Уже наступила ночь. За одну минуту невозможно найти девочку-подростка и объяснить ей в нескольких словах, что она должна сказать джихадисту, которого терзают сомнения. Шарли, конечно, красивый мужчина, но тут одного парика мало. Мне не остается ничего другого, как продолжить успокаивать Билеля, оправдывать Мелани. Мало-помалу Мелани удается вернуть доверие убийцы.
– Тебе вообще не надо было тащить ее с собой, если она не способна выдержать два перелета. (Он вздыхает.) И потом, черт возьми, оставь ее. Пусть возвращается домой. Она утомляет меня. Давай, оставь ее!
– Я не брошу сестру. Но не волнуйся, я поняла твои указания. Я успокою ее, завтра вечером мы будем в Урфе…
– Наконец-то! Узнаю свою женушку… Хорошо, я расскажу тебе о маршруте. В Урфе о тебе позаботятся, поверь мне. Я перезвоню тебе через десять минут. А за это время подготовлю твой приезд.
Я быстро срываю с себя хиджаб и встаю. Потом принимаюсь кружить по крошечной комнате, обхватив голову руками. Все рушится. Я надеюсь, что мне удалось развеять сомнения Билеля, в противном случае наш репортаж теряет смысл. Лола подложила мне свинью, Гитон заманивает в ловушку, а Билель назначил встречу в одном из самых опасных городов мира. Шарли молчит. Полагаю, из чувства стыдливости. Он ждет, чтобы я немного пришла в себя. Повернувшись к нему, я спрашиваю:
– Все плохо, не так ли?
Шарли кивает головой. Потом он взрывается, словно давно ждал этих слов: