«Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево». Поэтика Бориса Слуцкого

До сих пор не знаю,
Oтчего были розовы лошади эти.
От породы?
От крови,
Горящей под тонкою кожей?
Или просто от солнца?
Весь табун был гнедым,
Вороным и буланым.
Две кобылы и жеребенок
Розовели, как зори
В разнооблачном небе.
Эти лошади держались отдельно.
Может быть,
Ими брезговали вороные?
Может быть,
Им самим не хотелось к буланым?
Может быть,
Это просто закон мирозданья —
Масть шла к масти?
Но среди двухсот тридцати
Коннозаводских,
Пересчитанных мною
На долгом досуге,
Две кобылы и жеребенок
Розовели, как зори,
Развевались, как флаги,
И метались языками
Большого пожара
[Слуцкий 1972: 28–29].

Ранее это стихотворение обсуждалось лишь однажды. В. С. Бушин, поэт из националистического лагеря и, подобно Слуцкому, ветеран войны, пишет о нем в газете «Завтра»:

О чем странный стишок и кто сей поэт-анималист? Вы всё поймете, если я скажу, что он – Борис Слуцкий, напечатано это в 1972 году в журнале «Юность», где поэзией ведал Натан Злотников. Тогда евреев в стране было примерно два с половиной миллиона – «две кобылы и жеребенок», а все остальное население – примерно 230 миллионов. Причем гнедые, т. е. рыжие или бурые, – это можно считать, что русские и другие славяне. Вороные, т. е. черные, – это, скажем, черноволосые тюрки. Буланые, т. е. желтоватые, – это калмыки, буряты и другие представители желтой расы. Все тщательно обдумано. А как возвышенно и проникновенно сказано о кобылах и жеребенке! Они розовы, а не буланы, у них тонкая кожа, горящая кровь, они подобны зорям, флагам, языкам «большого костра», под которым, конечно же, надо понимать мировое еврейство. А остальные 230 – обычные лошади… Вот к каким каббалистическим ребусам прибегали поэт-коммунист и беспартийный интернационалист, чтобы воспеть вековечный «закон мирозданья» – обособленность, неслиянность тонкокожих евреев с прочим «коннозаводским» населением – и восславить их великую спасительную роль для всего человечества… [Бушин 1998].

В той же статье Бушин отдает должное еврейским «мужественным бунтарям», в числе которых называет и Уриэля Акосту: эти люди не боялись отречься от своего народа, клеймя его «косные эгоистические догмы». Разумеется, вряд ли кто станет принимать толкование Бушина всерьез, однако в приведенных ниже строках одного из стихотворений Слуцкого хорошо описана польза от подобных выпадов:

Люблю антисемитов, задарма
дающих мне бесплатные уроки,
указывающих мне мои пороки
и назначающих охотно сроки,
в которые сведут меня с ума.

Но я не верю в точность их лимитов —

бег времени не раз их свел к нулю —
и потому люблю антисемитов!
Не разумом, так сердцем их люблю

[Слуцкий 1991b, 2: 311].