Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

Никандров – мой командир взвода. Я к нему пришел. Он уже успел отслужить. Хорошо ходил на лыжах, приемами рукопашного боя владел и преподавал. Дотошно учил стрелять, гонял нещадно на шлюпках, и сам кувыркался на них вместе со всеми. Это был трудяга. Хорошо знал природные условия на Севере.

Про Лысенко я уже сказал, он в отряде пользовался непререкаемым авторитетом. Он родился где-то в Сибири. Такой сибиряк, крепкий.

– Могла возникнуть ситуация, при которой Лысенко что-то сказал бы поперек Леонову?

– Против командира – никогда. Пользовался уважением, это не значит, что он что-то против командира мог сказать. Лысенко был обыкновенным бойцом, рядовым матросом.

Иван Лысенко.

Про Пшеничных я ничего не могу сказать. Почему он на слуху был? Он оказался в составе у Леонова в группе. И на Севере, и в Сейсине. Леонов его все время видел и врукопашную вместе ходил. Я далеко был. Очевидцы все рассказывали, что по-настоящему все это было. Ребята, кто с ними в группе ходил, говорили, что он Леонова охранял. Группа, которая на Крестовом состояла у Леонова, кто там вокруг него. Интенданты – Вавилов, Колосов Михаил еще был. Два этих самых порученца, адъютанта. Затем фотографы, затем врач, затем представитель разведотдела, Змеев. И вот это группа, которых человек 15–20, среди них был и Пшеничных, который ходил в рукопашную атаку. Так же было в Сейсине. Мне внук его позванивает.

Семен Агафонов.

С Семеном Агафоновым у меня после войны были дружеские отношения. Кристально чистый человек, настоящий помор, хорошо знающий природу, и очень мужественный человек. Правда, в жизни ему не везло: одна кикимора облапошила его. Женился на директоре ресторана. Сделала директором завода, но жулики обманули, его чуть не посадили. Пришлось его снова мобилизовывать на флот.

Про Абрамова я ничего не могу сказать, я его не застал.

Люден – все говорят, что это был настоящий, толковый специалист, немножко штабист. Любил рассуждать, народ собирать вокруг себя. Его тоже потихонечку перевели в Северный район на штабную должность. О нем плохо не говорят, он очень дотошный был, но я бы сказал, что не умел принимать волевые решения. У меня запись есть, там четко сказано, каким должен быть разведчик-диверсант.

Ну, про Инзарцева я все сказал.

Про Визгина можете прочитать у Бабикова. Он был начальником разведотдела, я с ним не контактировал.

С Бекреневым я встречался после войны. Он был начальником войсковой разведки, потом был начальником академии, потом мы с ним встречались уже в отставке.

– В чем сложность высадки на резиновой лодке?

– Вас надо один раз в воду опустить попробовать, и чтобы хоть один раз волна два балла. На шлюпке отойти и подойти – целое событие.

– Спецкостюмы у вас какие-нибудь резиновые были?

– Это была опытная работа. Нас тренировали в гидрокостюмах. Это были такие гидрокостюмы, надеваешь его – сзади мешок с рюкзаком. Тебя вместе с рюкзаком запихивают в этот резиновый гидрокостюм, и оружие там. Ты должен до берега с этим всем добраться.

Морда открыта. Задерживаешь дыхание, и все. Акваланги потом появились, а тогда были гидрокостюмы с двумя лопаточками. И гребешь к берегу. Эти лопаточки очень мало помогают. Держишься на плаву, а волна накатывает и откатывает. И тебя туда и обратно. А это камни, не ялтинский пляж.

Беспомощный, голыми руками тебя можно взять. Мы сразу были против… К счастью, мне не пришлось его применять в боевой обстановке, и через торпедный аппарат не выходил.

– Были ошибки при отборе людей в отряд? Отсеивали до первых походов или после?

– Отсеивали как когда, по-разному. На Севере было. Я забыл его фамилию. Парень пришел из нового пополнения, больших походов не было. Ходили на острова, и его потом аккуратно у нас из взвода убрал Никандров. На Дальнем Востоке в поход одного парня забрали. А потом оказалось, что он – власовец, его трибунал судил. Бабиков рассказывал, что они с Володькой Толстиковым были на процессе.

– У вас особый отдел работал?

– Они везде работали. Но на задания не ходили никогда. Особист, который у нас в отряде болтался, тогда капитаном был. Я и фамилию его забыл.

В 54-м году у меня были хорошие отношения с начальником института адмиралом Мельниковым, у которого я был адъютантом. Я лейтенантом тогда был. Он из меня человека лепил, затыкал во все дырки, в одну комиссию, в другую. «Ничего – научишься». Натаскал. То линкор «Гай Юлий Цезарь», то крейсер «Нюрнберг» трофейные пришли. Меня поставили в состав комиссии, секретарем.

До этого Мельников был начальником военно-морской администрации в Германии, заместителем Жукова. Жукова скантовали, начали кантовать и Мельникова. Однажды приходит ко мне подполковник с красными погонами и ко мне «на ты»:

– Паша, ты должен нам помочь…