Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

Дальше интересный момент, кого считать «языком». Ведь когда началось наступление, румыны сдавались бессчетно. Например, командир румынского батальона привел остатки своей части, 170 человек, и доложил нашему генерал-майору: «Румынский батальон прибыл!» Так это же не мы их в плен взяли, они сами сдались. Но наша разведрота во время наступления захватила в плен полевой госпиталь, в нем лежало человек 60 или 70, точно не знаю, кто их считал. Но это были не вояки, еще сто метров до них было, когда они заорали во все горло: «Гитлер капут!» Мы захватили тяжелораненых, легкораненые ушли, они остались лежать и с испугом ждали нашего появления. Продуктов, как мне доложил старший врач, оставалось на два дня. Так что я приказал своим матросам ни грамма не трогать, да никто и не тронул, а пленным ждать велел, пока основные наши части не подойдут. Это были в основном румыны, похожие на наших крестьян восемнадцатого века, забитые мужики. Румыния была отсталой страной, там редко встретишь образованного человека.

Расскажу еще один интересный случай. Когда солдат на фронте достигал сорока девяти лет, а служили и воевали до пятидесяти лет, его с передовой снимали и отправляли в тыл. Такие солдаты несли охрану объектов, проводили погрузочные и разгрузочные работы. Командир хотел сохранить им жизнь, раз уж они дожили на войне до такого возраста. И вот такой дедок был отменным служакой, а ведь как они молодых учили, как опыт свой передавали. Это были незаменимые люди, преданнейшие командиру, ведь каждый понимал, что ему жизнь сохранили. И вот однажды такой дедок стоит на посту у деревни Малое Цибенково. Еще до революции местный помещик одну часть когда-то единой деревни подарил старшему сыну, а вторую – младшему. Но никто из них не захотел поменять фамильное название, поэтому одно селение назвали Малое Цибенково, а второе – Большое Цибенково. И одна из деревень стояла на нашей стороне, а другая – на немецкой. Причем напротив наших позиций оборонялся румынский полк, и из штаба вышестоящей дивизии несколько офицеров армии Антонеску на старенькой легковой машине с охраной из солдат поехали в Большое Цибенково для того, чтобы отвезти план обороны на передовую. Ну, румыны туповатые ребята были, кадровые офицеры еще куда ни шло, а мобилизованные совсем тупые. И они перепутали дорогу и повернули на наше Цибенково. Наш дедок стоит себе на посту, подъезжает легковая машина, открывается дверца, выходит офицер и что-то лает, дедок есть служака, он говорит: «Так точно, товарищ командир!» Тот ему, раз, и в зубы, ведь у румын в армии мордобой был на каждом шагу. Как раз в это время мой мичман Дмитриев привез боеприпасы на склад, а возили их ночью, чтобы не бомбили, и разгружает грузовик с матросами, и тут слышит крик со стороны дедка: «Что вы делаете? А еще офицер называется!» Он пошел посмотреть, разглядел румынскую форму и тут же офицеров с охраной сцапал. Я начальнику штаба Дульцеву говорю, мол, надо разведке «языков» приписать, но тот, к сожалению, наотрез отказался.

А дальше вся моя рота полегла при уничтожении фаустпатронов в начале декабря 1943 года. Однажды ночью меня поднял с постели адъютант командира бригады и срочно пригласил в штаб. Там выяснилось, что наш комбриг приказал разведроте оказать срочную помощь танкистам. Они по нейтральной полосе шли на прорыв обороны противника и попали под огонь фаустпатронов. Тогда никто еще не знал толком, что это такое. Танки горели, требовалась помощь по спасению экипажей. Я всю роту поднял в ружье, за исключением нескольких человек, и мы отправились в спасательную операцию. К счастью, к тому времени уже сплошного фронта не было, немцы сидели в опорных пунктах. Мы до рассвета вытаскивали танкистов, и умерших, и сгоревших, и раненых, и обгоревших. Кому-то помогли, а многим не смогли помочь. Утром генерал-майор Русских сказал, что будет повторный прорыв, при этом мне надо уничтожить фаустников. Впервые такое было, чтобы бойцы пошли впереди танков, обычно-то пехота следует за танками. Комбриг в этом случае проявил себя молодцом, приказал нам тренироваться. Разбились на группы, в овраге учились слаженной штурмовке. Перед боем лично приехал в расположение роты и сказал мне, что нужно провести собрание и выбрать только добровольцев, кто пожелает. Видимо, они тоже понимали, что за столь самоубийственный приказ, может быть, отвечать придется. Я шел перед строем, сказал, что на задание пойдут добровольцы, и все мои разведчики как один вышли вперед, никто против не выступил.