Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

В конце концов мы сдались, вернулись в отель и позвонили в шато д’Эрувиль забронировать сессии. В ожидании вылета группа куковала возле бассейна и занималась тем, что можно назвать попыткой мирового рекорда в употреблении марихуаны. Когда мы добрались до шато, песен у нас было уже так много, что альбом Goodbye Yellow Brick Road получился двойным. И совершенно неожиданно для нас разошелся на ура. Альбом довольно мрачный во многих смыслах: там собраны песни о грусти и разочаровании, об алкоголиках и проститутках, о шестнадцатилетней лесбиянке, которая погибает в метро. Но он продавался, продавался и продавался – и я никак не мог уразуметь, откуда берутся люди, которые все еще его покупают. Нет, я не шучу: я действительно не мог понять, кто его покупает. Одна американская звукозаписывающая компания активно уговаривала меня выпустить Bennie And The Jets как сингл, я же отбивался зубами и когтями: это очень странная песня, по звучанию она совсем не похожа на все, что я писал прежде, почему вам не взять Candle In The Wind[132], как сделали в Британии? Они объяснили, что эту песню постоянно крутят в Детройте радиостанции для чернокожих. В итоге они выпустили сингл, и он взлетел в соул-чартах как ракета: невероятно, мое имя стояло рядом с Эдди Кендриксом[133], Глэдис Найт[134] и Барри Уайтом. Возможно, я не первый белый артист, с которым произошло такое, – но точно первый артист из Пиннера.

Я стал так знаменит, что в Америку мы летали на «Старшипе» – старом пассажирском «Боинге-720», переоборудованном в роскошный летающий туристический автобус исключительно для перевозки рок-н-ролльной элиты семидесятых годов. Ходили устрашающие слухи о вечеринках, которые устраивали на его борту ребята из «Лед Зеппелин». Меня мало интересовало, что они делали внутри, но вот то, что с ним сотворили снаружи… Бедный самолет раскрасили в золотые и фиолетовые цвета, так что он стал похож на коробку шоколада «Милк Трей»[135], только с крыльями. Ну да ладно: мы его перекрасили по своему вкусу – в красный и синий с белыми звездами. Стало куда приличнее.

Внутри самолета были бар, украшенный золотой и оранжевой металлической отделкой, электроорган, столики, диваны и телевизор с видеомагнитофоном. Моя мать за обедом постоянно требовала, чтобы ей включили «Глубокую глотку»: «Ведь все же сейчас говорят об этом фильме, правда? О чем он, интересно?» Не знаю, чем уж там «Цепеллины» занимались на борту, но я уверен, такого развлечения в их программе не было: целый час смотреть, как дама средних лет с ужасом наблюдает за действиями Линды Лавлейс на экране: «О божетымой… что это… Ох! Не могу смотреть! Как она это делает?»

В хвосте самолета была оборудована спальня с душевой, фальшивым камином и прикроватными столиками из плексигласа. Там можно было заниматься сексом. Или просто лежать и дуться на весь мир, что, собственно, я и делал, когда моя американская пиарщица Шэрон Лоуренс начала стучать в дверь и просить, чтобы я вышел: «Идемте в бар, у нас для вас сюрприз!» Я велел ей уйти. Но она через некоторое время возвращалась. Я упорно повторял: «Отвали!» И она вдруг разрыдалась: «Вы должны, обязательно должны пойти в бар! Должны! Должны!» В страшном раздражении я распахнул дверь и выполнил ее просьбу, бормоча себе под нос: «Черт дери, так вас растак, неужели нельзя просто оставить меня в покое?» В баре за электроорганом сидел Стиви Уандер и ждал, готовясь исполнить «С днем рожденья тебя». Если б не высота двенадцать тысяч метров, я бы взмолился Богу, чтоб земля разверзлась и поглотила меня.

Со стороны все выглядело замечательно: география наших гастролей ширилась, выступления проходили лучше и лучше, альбомы продавались прекрасно. Многие журналисты даже писали, что я – крупнейший поп-музыкант мира. Джон полностью взял на себя роль моего менеджера – его контракт с DJM закончился в 1971 году, он выехал из здания и открыл собственную компанию. Кроме того, вместе с Берни и Гасом Даджином мы основали свой звукозаписывающий лейбл под названием «Рокет», но не для выпуска моих дисков, а чтобы искать талантливых музыкантов и затем продвигать их. Иногда находить таланты у нас получалось лучше, чем продвигать, – мы не смогли раскрутить группу под названием Longdancer, несмотря на то что их гитарист Дейв Стюарт показался нам очень перспективным. Время показало, что мы не ошиблись: спустя годы Дейв основал знаменитую группу Eurythmics[136]. Но случались и удачные сделки. Мы подписали контракт с Кики Ди, которую давно знали – она единственная из белых артисток сотрудничала с лейблом «Мотаун», когда Джон еще там работал. У Кики выходили синглы с начала шестидесятых, но хитов никогда не было – пока мы не выпустили в ее исполнении версию песни Amoureuse французской певицы Вероники Сансон. В Британии песня провалилась, но Тони Кинг ее заметил и предложил Кики сделать свой вариант.