Я. Философия и психология свободы

Но вот математик убежден, что бог говорит только на языке математики. Бог и есть математика, которая правит этой Вселенной. Что же касается философии, то это даже не наука. Возьмите любое философское изречение, выверните его наизнанку – и вы опять получите философское изречение. Например, Соломон говорит: «Во многой мудрости много печали». А Платон утверждает: «Знание – добродетель». Но Тертуллиан заявляет: «Мысль есть зло». И все – философы. При этом математик, как правило, не владеет гностическим состоянием искусственной шизофрении, когда одна часть ума совершает аналитические процедуры, а вторая наблюдает за тем, как это происходит, - и не видит в том большой беды.

Но вот гностик убежден, что бог вообще не говорит. Эта высшая духовная инстанция – вне языка, у нее не может быть даже имени. То, что можно назвать богом, нельзя назвать богом, по выражению Лао-Цзы. Собственно, уже нельзя даже утверждать, что этот Дух духовен. Он уже не духовен и не материален. Там кончилась человеческая диалектика Инь и Ян. Истинная божественность заключается именно в бесчеловечном. Гаутама называл его Брахманом, Гераклит – Софией, Лао-Цзы – Дао, Иисус – Святым Духом. Этот Высший Разум выстроил Вселенную подобно грандиозному карточному домику, уравновесив все ее физические константы с такой квантовой точностью, что взмах крыла бабочки мог бы вызвать разрушение этой конструкции. И все, что в этой Вселенной происходит, подразумевает тончайшую цепь величайших законов в потрясающей гармонии.

Но вот к этому безымянному и бесчеловечному Творцу обращается некто по имени «человек» и просит: «А нельзя, Господи, убрать вот эту мелочь из твоего творения? Мне она мешает жить в свое удовольствие». Молитвами этот человек призывает дожди, крестным ходом хочет отменить гравитацию и генетику и просит в своем чудовищном невежестве о малости, которая должна разрушить все. В сущности, молитвы и заклинания являются высшим проявлением религиозного идиотизма и мистического хамства. Все жрецы этого мира – еретики. И высшее милосердие Святого Духа заключается в его безмолвии. Он не карает своих чад за их убожество. Выразить ему свое уважение можно лишь адекватным молчанием и немой попыткой понять законы его мироустройства.

Возлюби ближнего своего как самого себя? Я полагаю, что эту доктрину создал вовсе не Иисус. Тот, кто, по признанию Матфея, «сам себя сделал скопцом ради Царства Небесного» и спровоцировал собственную казнь в Иерусалиме в доказательство своей свободы перед насилием, был слишком горд для теории любви. Автор фразы «Не мир я принес, но меч» слишком суров для этой слащавой теории. Говорящий: «Не давайте святыню псам, и не бросайте жемчуг свой свиньям», - далек от образа любящего агнца. Агнца из него создал его юный слушатель Иоанн спустя десятилетия после совершенно неожиданной для него смерти Мессии, от которого он ждал великих дел.

И что же? Тесты, растянувшиеся на две тысячи лет, не подтвердили правильность этого тезиса о любви. Он с треском провалился, лишь преумножив мировые запасы лицемерия на этой планете. Что-то в нем оказалось не так. Ибо в человеческой психике непротивление злу основывается либо на страхе, либо на гордыне. Любовь к ближнему в эту головоломку не укладывается. Сама Церковь во все свои времена не желала быть смиренной (трусливой), и жила по Моисеевскому принципу «око – за око, зуб – за зуб». А еще лучше: ослепить врага и выбить ему все зубы. Все – во имя Любви. По законам человеческой психологии из Любви очень легко выводятся Ревность и Месть, но никак не выводится Смирение.

Что значит любить ближних? Кто любил людей больше всех? Ну, по крайней мере, в 20 веке. Мать Тереза? Папа Иоанн 2? Некий индийский святой? Нет! Это был Иосиф Сталин. Он так любил людей, что спать не мог по ночам. И все министры и секретари обкомов СССР не смели ложиться в постель, ибо в любую минуту мог зазвонить телефон, и вкрадчивый голос вождя спросить: «Ну, как у вас там дела, товарищ?» Он любил людей, как самого себя, и хотел, чтобы они его любили точно так же. Но не любили они товарища Сталина. И, ложась в постель со своими женами, они забывали про Вождя, а своим родительским авторитетом заслоняли перед своими детьми светлый образ Отца народов. Именно за это он их расстреливал и сажал в лагеря, разлучал с женами и заставлял отрекаться от отцов сыновей. Это была Ревность, верный спутник Любви. Ведь если бы они любили товарища Сталина больше, чем своих матерей, жен и детей, так же сильно, как он их, разве стал бы он их наказывать? Но не любили советские люди товарища Сталина. Не умели любить так, как должно любить Вождя.