Я историю излагаю... Книга стихотворений

Палатка под Серпуховом. Война.
Самое начало войны.
Крепкий, как надолб, старшина
и мы вокруг старшины.

Уже июльский закат погасал,

почти что весь сгорел.
Мы знаем: он видал Хасан,
Халхин-Гол смотрел.

Спрашиваем, какая она,

война.
Расскажите, товарищ старшина.

Который день эшелона ждем.

Ну что ж — не под дождем.
Палатка — толстокожий брезент.
От кислых яблок во рту оскомина.
И старшина — до белья раздет —
задумчиво крутит в руках соломину.

— Яка ж вона буде, ця війна,

а хто її зна.
Вот винтовка, вот граната.
Надо, значит, надо воевать.
Лягайте, хлопцы: завтра надо
в пять ноль-ноль вставать.

Первый день войны

Первый день войны. Судьба народа
выступает в виде первой сводки.
Личная моя судьба — повестка
очереди ждет в военкомате.

На вокзал идет за ротой рота.

Сокращается продажа водки.
Окончательно, и зло, и веско
громыхают формулы команд.

К вечеру ближайший ход событий

ясен для пророка и старухи,
в комнате своей, в засохшем быте,
судорожно заламывающей руки:
пятеро сынов, а внуков восемь.
Ей, старухе, ясно. Нам — не очень.
Времени для осмысления просим,
что-то неуверенно пророчим.

Ночь. В Москве учебная тревога,

и старуха призывает бога,
как зовут соседа на бандита:
яростно, немедленно, сердито.
Мы сидим в огромнейшем подвале
елисеевского магазина.
По тревоге нас сюда созвали.
С потолка свисает осетрина.

Пятеро сынов, а внуков восемь

получили в этот день повестки,
и старуха призывает бога,
убеждает бога зло и веско.

Вскоре объявляется: тревога —

ложная, готовности проверка,
и старуха, призывая бога,
возвращается в свою каморку.

Днем в военкомате побывали,

записались в добровольцы скопом.
Что-то кончилось.
У нас — на время.
У старухи — навсегда, навеки.

Сон

Утро брезжит,
      а дождик брызжет.
Я лежу на вокзале
      в углу.
Я еще молодой и рыжий,
Мне легко
      на твердом полу.
Еще волосы не поседели
И товарищей милых
      ряды
Не стеснились, не поредели
От победы
      и от беды.

Засыпаю, а это значит:

Засыпает меня, как песок,
Сон, который вчера был начат,
Но остался большой кусок,

Вот я вижу себя в каптерке,

А над ней снаряды снуют.
Гимнастерки. Да, гимнастерки!
Выдают нам. Да, выдают!

Девятнадцатый год рожденья —

Двадцать два в сорок первом году —
Принимаю без возражения,
Как планиду и как звезду.

Выхожу, двадцатидвухлетний

И совсем некрасивый собой,
В свой решительный, и последний,
И предсказанный песней бой.

Потому что так пелось с детства,

Потому что некуда деться
И по многим другим «потому».
Я когда-нибудь их пойму.

И товарищ Ленин мне снится:

С пьедестала он сходит в тиши
И, протягивая десницу,
Пожимает мою от души.

Одиннадцатое июля