Я историю излагаю... Книга стихотворений

Опять флажки вручают,
с работы отпускают,
опять они встречают
и руки опускают.
Зачем пришли — за займами,
за нашими грошами:
мы с радостью бы заняли,
да в недостатках сами.

Идут машины классные

с аэродрома Внуковского.
Расходы! Напрасные!
А вот спроси-ка! Ну-ка с кого!

Но если день сентябрьский,

погожий, хороший,
и даже декабрьский,
с легчайшей порошей,
особенно апрельский
и ветерок нерезкий,
пускай он прилетает —
гвинейский, немецкий,
в штанах бирманских белых,
и в мантии диктатор,
и президент — из бедных,
и нищий император.

Мы выйдем, мы встретим,

флажками помашем,
сравним с портретом,
соседям расскажем!
И поскребем в карманах,
дадим немного денег,
куда же их денешь,
габонских, бирманских?

«В тетрадочки уставя лбы…»

В тетрадочки уставя лбы,
в который раз, какое поколение
испытывает успокоение
от прописи: «Мы — не рабы!»

Удар

А я, историк современный,
беру сатиры бич ременный,
размахиваюсь, бью сплеча,
и плача,
и себе переча,
гляжу на плечи палача,
исполосованные плечи.
Как спутано добро со злом!
Каким тройным морским узлом
все спутанное перевязалось.
Но надо бить.
А надо бить?
И я, превозмогая жалость,
ударю!
Так тому и быть.

«Надо, чтобы дети или звери…»

Надо, чтобы дети или звери,
чтоб солдаты или, скажем, бабы
к вам питали полное доверье
или полюбили вас хотя бы.

Обмануть детей не очень просто,

баба тоже не пойдет за подлым,
лошадь сбросит на скаку прохвоста,
а солдат поймет, где ложь, где подвиг.

Ну, а вас, разумных и ученых, —

о высокомудрые мужчины, —
вас водили за нос, как девчонок,
как детей, вас за руку влачили.

Нечего ходить с улыбкой гордой

многократно купленным за орден.
Что там толковать про смысл, про разум,
многократно проданный за фразу.

Я бывал в различных обстоятельствах,

но видна бессмертная душа
лишь в освобожденной от предательства,
в слабенькой улыбке малыша.

Герой

Отвоевался, отшутился,
отпраздновал, отговорил.
В короткий некролог вместился
весь список дел, что он творил.

Любил рубашки голубые,

застольный треп и славы дым,
и женщины почти любые
напропалую шли за ним.

Напропалую, наудачу,

навылет жил, орлом и львом,
но ставил равные задачи
себе — с Толстым, при этом — с Львом.

Был солнцем маленькой планеты,

где все не пашут и не жнут,
где все — прозаики, поэты
и критики —
      бумагу мнут.

Хитро, толково, мудро правил,

судил, рядил, карал, марал
и в чем-то Сталину был равен,
хмельного флота адмирал,
хмельного войска полководец,
в колхозе пьяном — бригадир.
И клял и чтил его народец,
которым он руководил.

Но право живота и смерти

выходит боком нам порой.
Теперь попробуйте измерьте,
герой ли этот мой герой?

«Когда эпохи идут на слом…»