Я из огненной деревни

Под ёлкой я детей положила, и двое суток мы сидели.

Целые сутки они ничего не просили. А уже на другие сутки стали просить:

– Мама, тётя, мы хочем есть!..

Потом говорят:

– Наша бабушка столько хлеба партизанам пекла, в сенцах лежал. Неужели там нема?..»

Александра Григорьевна Глушанина, 45 лет. Иканы Борисовского района Минской области.

«…А около неё осталась девочка, семь лет. И вот, известно, дитя… Как вскочили, она как стала кричать, дак и девочку добили…

А у неё ноги были больные, она не могла идти, дак они пришли, по ногам постукали и стали накрывать соломою. Натаскали соломы, сами отошли, разожгли на дворе костёр, взяли гармошку и стали играть. Стало вечереть.

«Ну, будут жечь…»

Стало вечереть, она тогда подползла к забору, и раздвинула этот забор, и утекла в картошку.

Тут пустили они сыщика, это собаку, овчарку. А она уткнула в кожух лицо, чтоб не дышать…

Прошло несколько минут, и эту овчарку они позвали к себе. Свистнули.

«Ну, я тогда, – говорит она, – поползла в кусты. Темно стало, боюсь лежать в кустах – прямо на обмежке легла и лежу».

Утром опять стали стрелять. Они стали уже гореловцев бить.

«Зря я отползла от своих людей – тут погибну…»

Но всё же это обошло её, она осталась жива, это – мама моя, Алена Глушанина…»

Копацевичи

«…Это было 11 февраля 1943 года. Приехали немцы вместе с изменниками убивать людей. У нас была МТС[77] до войны, там жили рабочие, – кого встречали на улице, кого в дому, где кого попало, там и убивали. МТС эта от нас недалеко. Мы слышали выстрелы. После этого запалили ихние дома. Был дым, и люди поняли, что там убивают людей. Они обстреляли нашу деревню. Наши люди, как кто сумел: кто пешком, кто на волах, кто как сумел – ушли в лес. Это было под вечер. Часов, може, в пять, може, в четыре. Они пришли сюда. Они походили, поглядели, людей нема, и пошли в лес искать нас.

А у меня ребёнок был – третий год уже, сын, сестра двадцать третьего года и мать. Нас они не нашли. Забрали в другой стороне.

Сказали этим людям:

– Идите домой, мы приехали на партизан. Если вы будете в лесу, всё равно мы вас найдём, будем убивать и сжигать ваши дома. А кто будет дома, будет жить.

Переночевали они, побыли, но люди всё равно не верят, не идут. Дак они поехали в Западнюю[78]. Дорог у нас хороших не было. Потом налетели из этой Западней, вернулись – на конях они были – и в каждый дом.

Мы жили в колхозных яслях, нам дали временно. В другую половину дома въехало их четырнадцать человек. Заняли дом, расположились и – никого никуда. Ни из хаты, никуда. И пулемёты вокруг, потому что они уже должно быть, планировали, что будут убивать людей.

Я говорю мужу:

– Утекай! Може, женщин хватать не будут, а мужиков будут брать и убивать.

Он вышел, и его вернули.

Вопрос: – А они с вами не разговаривали?

– Они вошли к нам, у них были гранаты такие, с деревянными ручками, и водка русская, вот, такие соточки. Они сели и начали выпивать. Мужу они говорят:

– Иди выпей! Он говорит:

– Я не хочу. Дак он говорит:

– Глупый, что – русской не хочешь попробовать?

Так, по-русски говорит, я вам честно говорю, что по-нашему говорит. А я говорю:

– Иди, а то убьют.

У них было на фуражках – жестянки такие, череп головы. Знаки такие ихние. Говорили по-русски и по-украински. Выпивали, потом один поставил на голове кружку, а другой из угла бьёт по этой кружке.

Вопрос: – Стреляет?

– Стреляет в хате. Я говорю:

– Что вы делаете? Рабёнок же боится!

Перестали стрелять. Я взяла ведро. А воду мы брали около сарая, где потом убивали. А один подходит – такой хриплый голос:

– Поставь ведро. Я говорю:

– Не поставлю.

– Поставь ведро.

– Не поставлю.

Он за ведро и говорит:

– Пойдём со мной. Я говорю:

– Я никуда не пойду. Он за наган:

– Видишь, кто я такой? Как дам, и голова полетит.

Я начала кричать. Мужик выскочил, муж из хаты, говорит:

– Что такое?

Дак он:

– Это твоя жена?

И отпустил.

После этого все они вышли на улицу, кидали эту, гранату. Переночевали, наутро – это было пятнадцатого… Правда, ещё скажу. Вечером пришел один из них. Был халат на нем белый, но пятна крови. На этом халате.

И мне говорит:

– Молодая, постирай халат.

Я говорю:

– У нас мыла нема – погорельцы, у нас негде купить…

Дак он говорит:

– Я принесу мыла, постирай мне халат. Мне на завтра нужен он.

Я уже волей-неволей стала стирать этот халат. Постирала халат, повесила над печкой, а он сел возле меня. И говорит:

– Молодая!..

Поглядел и говорит. Я спрашиваю:

– А вы откуда?

– Я – русский.

До какого-то года жил в России, а потом, – забыла куда, – выслали. Говорит:

– Я женатый, но я теперь равнодушно не могу жить с женой, я нервы потерял за войну.

Я спрашиваю:

– Чего ж вы потеряли нервы?

– Да, война. Всем досталось.

Дак я думаю, что он, може, скажет, да спрашиваю:

– А что с нами будет?

Дак он:

– Да ничего, партизанов погоняем, а вы останетесь на месте.