Я из огненной деревни

Я тогда побежал назад туда, к коню, распутал его и приехал верхом в деревню. Выгорела почти вся Дальва, только там, где стояли липы, остановился огонь. Поглядел я – нигде никого, и повернул на летнюю стоянку, в то укрытие. Там застал одного человека из Крутой Горы. Тот испугался меня, а потом я окликнул его, оказывается, он из Плещениц убежал от немцев. Мы с ним переночевали в землянке, а назавтра пошли в деревню Становище. Я нашёл там родственников, и с этими родственниками мы пришли в Дальву. Тогда я увидел, что на самом деле сожгли всех людей. Увидел сожжённых…»

Это было ровно за десять дней до освобождения. Уже с помощью советских солдат жители соседних сёл раскопали жуткое пепелище Кухарёнковой хаты и нашли в погребе под хатой и под битым кирпичом трупы, а на пепелище – кости сорока четырёх жителей Дальвы. Тут был и довоенный председатель колхоза Пётр Гирилович с женою, отец уцелевшего тринадцатилетнего Коли.

Братскую могилу тогда наспех огородили жердями, после войны Прусевичский сельсовет поставил железную ограду, совхоз – обелиск. А теперь, в июне 1973 года, мы увидели, как ставили новый памятник.

На широкой поляне, где когда-то была Дальва, над зелёной, тихой окрестностью поднялась монументальная фигура Матери. С нею – ребёнок.

Вдумчиво, сосредоточенно работает автор мемориала, скульптор Владимир Теребун, студент-выпускник Минского театрально-художественного института. Помогают ему девятиклассник из недалёкой деревни Околово Толя Янковский и Миколай Гирилович, приехавший на выходной из Минска.

Миколай Петрович рассказывает нам, что инициаторы постройки памятника – комсомольцы Околовской школы и Белорусского государственного комитета по радио и телевидению, где работает и он, Гирилович. Средства на памятник собирал Логойский райком комсомола. Свой вклад в это строительство прислали даже школьники Саратова, которым довелось быть здесь на экскурсии.

Автор памятника, скромный, неразговорчивый парень, разъяснял нам, что образ Матери не имеет прототипов. Позже, вспоминая этот разговор, мы жалели, что молодой скульптор не встретил на своем пути тётки Филимени Цвирки из сожжённой деревни Старево на Слутчине. Высокая, с мужественным и открытым взглядом правдолюба, она выглядела как живой памятник, когда не голосила, а на былинный лад славила бывших старевцев:

– А сколько мы тут партизан попокормили, да сколько мы в разведку попоходили. Мы же раньше самые острые бедняки были, да мы же самый первый установили колхоз, нашу советскую власть. Да было же нам уже и жить хорошо. Да сгубил же тут один в тридцать седьмом году мужиков наших. А сыны ихние, дети наши, сколько в партизанах походили, да сколько ж их, смелых, погибло…

Тётка Филименя речь вела о том, чтобы поставить хороший памятник на могилах партизан и жителей Старева. И не догадывалась, что в этот момент сама она годилась в прототип для такого памятника.

Массовые трагедии обязывают и к массовому народному участию в осмыслении и сохранении их памяти.

Вспоминается литовская деревенька Облинга. Дальва – одна из самых последних советских деревень, уничтоженных уже разбитым, отступающим врагом. Облинга была одним из первых советских селений, жители которого пали от рук фашистских палачей. Это случилось на второй день войны, 23 июня 1941 года. Партизан здесь ещё, конечно, не было и в помине.

На страницах книги, написанной западногерманскими военными специалистами в начале 50-х годов, господствует всё тот же фашистский миф: «Действия партизан были причиной того, что первоначальная мягкость немцев сменилась ненавистью»[81]. В Облинге не было партизан – туда пришла фашистская ненависть. Был бой перед полуднём 22 июня, вели его с немцами регулярные войска – пограничники и красноармейцы. Но у захватчиков имелась версия о виновниках-партизанах, заранее состряпанная в фашистских фабриках идеологической лжи. «Для других, для заграницы, – доверительно говорил своим подручным Геббельс, – наша пропаганда должна сильно подчёркивать, что Германия желает мирного урегулирования всех существующих проблем… Вину за то, что мирным путём не удалось этого достичь, надо умело сваливать на тех, кто сопротивляется справедливым требованиям Германии»[82].

От советско-германской границы до Облинги двадцать километров. Гитлеровцы вошли в деревню после обеда, а в сумерки начали сгонять людей в деревянные бараки. Погибли все жители деревни – сорок два человека.