Я люблю тебя лучше всех

Это было уже мое творчество (единственное, на которое я способна), сестру оно очень бесило, она отбирала у меня домру и кричала, что это, вообще-то, русский народный инструмент, на что я отвечала ехидным «китайским» смехом и растягивала уголки глаз.

После окончания музыкальной школы Наташка ни разу не брала домру в руки. Я спрашивала:

– Не скучаешь?

Она качала головой или кривилась, как будто я напоминала ей о чем-то очень неприятном. После школы сестра поступила в железнодорожный техникум, там как раз открыли курс «Бухгалтерский учет» (очень востребованная специальность в то время). Так хотела мама.

Я люблю музыку.

Никогда не включаю ее фоном. Это же неуважительно, как если бы ко мне пришел гость, а я села играть в компьютер и слушала его вполуха. Поэтому я не люблю, когда ко мне врывается чужая музыка, хватает за руки, заглядывает в глаза. Хотя это всегда что-то значит: музыка, как и полагается существам из иного мира, никогда не приходит просто так.

Я стояла в толпе возле «Василеостровской», на этой станции после шести вечера трудно войти в метро: давка страшная. Правда, люди в Питере воспитанные – смотрят в экраны телефонов и синхронно делают шаг вперед, поднимаясь на ступеньку выше. Я стояла как все, стиснутая с боков, уткнувшаяся в телефон, идущая сама по себе и со всеми вместе. Рядом с метро, на бойком месте, возле скульптур, изображающих лошадей, которые везут фургончик, обычно выступают музыканты. Лабают что-то из русского рока, на фиг забивая на авторские права покойников, которые из могил за своей монеткой вылезать не торопятся. Но в тот раз у метро расположился целый духовой оркестр, вжаривавший «Смуглянку».

– Ты чего, чего? – спросил кто-то.

Девушка или девочка, шедшая впереди меня, – я не видела ее лица, только длинные пушистые волосы – кажется, плакала.

– Ничего… ничего… песня… фильм такой грустный!

Оркестр играл, люди поднимались по лестнице, парень, а может и не парень, а другая девушка – с грубоватым голосом и короткой стрижкой, обнял за плечи эту маленькую девушку, и они сделали шаг на ступеньку выше, и я сделала, потому что ощутила, как напирают задние ряды. Толпа медленно вдавливалась в одну-единственную открытую дверь (я не знаю, какого черта работники метро открывают в час пик одну-единственную дверь), ибо узок путь, ведущий в подземное царство грохочущих поездов, развозящих людей по домам после рабочего дня.

Когда я уже втиснулась и, счастливая, прикладывала к считывателю свою карточку, внезапно вспомнила…

…я возвращалась с работы на автобусе. В салон набилось столько людей, что можно было даже не напрягать ноги – падать некуда, все лежат друг на друге. Я ехала с работы, уставшая, с мучительной болью в спине и шее от лежащей на плечах ответственности за работу дурацкого магазина игрушек и свою никчемную жизнь. Меня прижало к симпатичному высокому мужчине – помню его бледное лицо, тонкий нос, залегшую под глазами синеву, взлохмаченные темные волосы и запах хвойного одеколона. Я смотрела на него и влюблялась (в наушниках нежно пела Лара Фабиан). Но автобус качнулся, я наступила мужчине на ногу, он сказал «блядь», песня закончилась и любовь прошла. Бывает!

Но тут случилось страшное… У меня в плеере было и есть несколько песен, которые я не слушаю. Не удаляю, но и не слушаю. Слишком прекрасные, рука не поднимется стереть, и слишком надрывные, чтобы их можно было слушать без слез. Я их проматываю. Всегда. Но в тот момент меня так сжали с боков, что я просто не смогла дотянуться до плеера. И одна из таких песен заиграла.

Грустная женщина пела о том, что дети вырастают, а родители стареют, а время несется и несется, а мелкие, конечно, только рады, что становятся все выше, бегают все быстрее, и не замечают, что у родителей прибавляется морщин, что они стареют и в конечном счете… Как я ни крепилась, а слезы потекли. Я не видела того мужчину, нависавшего надо мной, не видела других людей, я ехала в машине со сломанными дворниками в дождь – и меня ждала неминуемая авария. Автобус дернулся, и какая-то тетка за моей спиной, как это обычно случается с людьми не от мира сего, испытала экзистенциальное прозрение: ей надо было выходить на этой именно остановке, она рванулась вперед, оттолкнула меня от моего экс-возлюбленного и пробилась к двери… я увидела только мелькнувшую шубу, и в ту же секунду кто-то, на кого меня толкнула та рвущаяся к истине, отбросил меня, да так сильно, что я вылетела вслед вышедшей даме, преодолев ступеньки в один прыжок и впечатавшись коленками в асфальт. Автобус фыркнул, двери закрылись. Я встала на четвереньки, а затем поднялась…

Песня закончилась. Мое сердце было разбито, а колготки разорваны на коленках. Втянув в себя сопли и размазав слезы по лицу, я поплелась к остановке – ждать следующего автобуса. Я выглядела как жертва насилия. Пальто мое было в грязи, а лицо в потеках туши.

Через полчаса пришел новый автобус. Полупустой. Я ехала, выключив плеер.