Я, Люцифер

Ну что можно было сказать о моем состоянии, если в течение нескольких секунд я просто стоял как вкопанный, открывая и закрывая рот? К моему вели­чайшему изумлению, она начала меня лапать. По крайней мере, я так считал до тех пор, пока не дога­дался, что она ищет кровоточащую рану.

— Нет, — возразил я, — нет. Меня не... Я не, ой, ранен.

— Тебя просто только что отымели! — произнесла она, стиснув мой локоть в порыве сострадания. — Зна­ешь, какой у тебя ужасный синяк под глазом?

Трудно, ужасно трудно описать мои ощущения в тот момент. В первую очередь признаю, это был скептицизм. Вам случайно не приходила в голову мысль, как ТУПО бродить по лондонским закоулкам сутра пораньше? А вы, мисс Рут Белл, хоть представляете себе, как еще БОЛЕЕ ТУПО протягивать руку к избитому телу, распростертому среди помойных баков. Вы хоть представляете, с кем вы могли бы встретиться? Вам ясно теперь, что это Рут Белл? Ее очень редко беспокоит различие между тем, как следует поступать, и тем, как поступать не следует. (Тогда как Ганн, он весь состоит из недостатков.) Она — то, что мы у себя внизу называем «безнадеж­ный случай». Конечно, постарались на славу, чтобы она не вышла замуж. Оставьте сексуальную энергию нереализованной, и она превратится в огромный творческий потенциал (нет ничего удивительного в том, что Ганн писал так мало), а милая Рут об этом года три не помышляла. Говорит, уж слишком она занята. Отговорки! Но что меня в ней действитель­но раздражает, так это ее глупость, в этом причина того, что некоторым легко удается избежать расстав­ленных мною сетей. Она почти ничего не читает, мало думает, выражая себя через здоровые хобби и результативную работу. Она, блин, даже в церковь не ходит.

— Что у тебя в руке? — спросила она, приподняв мою правую руку так, что она находилась как раз между нами.

Что ж, подумал я, открывая ладонь и стараясь сконцентрироваться на том, как же все в конце кон­цов выглядит. Как она будет разочарована, когда я так отплачу ей за ее доброту...

— Ох, — только и произнес я, чувствуя, что мне опять становится дурно, — ох.

— Милый, это что, твой... зуб?

В кафе («Давай зайдем, — предложила Рут, — я уго­щу тебя чашкой чая. Кажется, тебе она не помешает») я направился в уборную, чтобы снова попытаться собраться с силами. «Люцифер, — обратился я к самому себе (я в самом деле не жалею себя, когда мне нужно серьезно поговорить с самим собой), — Люци­фер, — сказал я, — сейчас ты возьмешь себя в руки. Ты меня слышишь? Ты можешь себе представить, да ради бога, как это выглядело бы в определенных местах? Ты можешь представить себе, как Астарот... Нет, хватит. Это по-своему весело, но пора с этим кончать. Довольно.»

— Ну как, пришел в себя? — спросила Рут, когда я вернулся к столику. — Будь осторожнее.

Вы могли бы подумать, что она при деньгах: два фирменных вегетарианских блюда для меня, несмот­ря на все мои протесты. Я видел, как отсидевший свое официант за стойкой развивал свою лондонскую теорию: «Старушка, с претензией на вкус, но проблемы в семье, молодой парень», — но он понял всю не­состоятельность своих догадок, разглядев, в каком я был состоянии. Возможно, у вас несколько иные представления об ароматерапии и ночь на мусорной куче где-то у Кингз-Кросс с ними не согласуется, но я почувствовал, что мой новоявленный аромат вполне привлекателен. Как я уже сказал, вы могли бы пред­положить, что она принадлежит к среднему классу, но на самом деле ей едва удается сводить концы с концами.

Что же стало достаточно веской причиной, чтобы лишить ее кошелька, пока она была в туалете? По-видимому, забавный трофей: 63 фунта, 47 пенсов, чековая книжка «Нат Уэст», открытка с видами Швей­царии, фотография покойных родителей, адреса каких-то газет, которые никогда не понадобятся, и множество бесполезных контактных телефонов, нацарапанных на клочках бумаги и старых билетах, но не в этом дело. Предательство, подрывающее веру в человека, — вот в чем дело.

Полагаю, вам теперь понятно, что я вовсе не пок­лонник жестокости. Жестокость для зла — то же, что биг-мак для голодного желудка: он, конечно же, де­лает свое дело и, кстати, кое-чего добивается, но при этом у него полностью отсутствует чувство прекрасного. Биг-маки из Москвы отправятся в Манхэттен лишь по причине чисто прагматического интереса, преследуемого желудком, даже в том слу­чае, если эта посылка не затронет требований его эстетического чувства. Мне просто необходимо ввести квоту на лица с содранной кожей и искале­ченные умы, ибо есть еще те, на кого можно наводить прицел. Но я жду не дождусь — действительно, никак не дождусь, — когда священные узы брака со­единят жестокость и высшие дарования людей: во­ображение, интеллект, обыденное мышление, чувс­тво прекрасного — такую жемчужину обнаружишь далеко не в каждой раковине.