Я — матрос «Гангута»!

И нас, ветеранов, время от времени призывали в армию. В период событий на озере Хасан меня вызвал облвоенком и объявил о назначении комиссаром питательного пункта на железнодорожной станции.

Питательный пункт был оборудован в Омске давно, он функционировал в периоды призывов и демобилизаций. Тут был продовольственный склад, кухня с шестью или восемью котлами, а также спальное помещение для обслуживающего персонала. Начальник пункта (офицер-танкист) ознакомил меня с личным составом — врачом, пропагандистами (их было трое), с красноармейцами-поварами, с музыкантами духового оркестра.

В связи с событиями на Хасане роль пункта возросла. Через Омск проходили воинские эшелоны. Мы их встречали с музыкой, без какой-либо задержки кормили горячей пищей, проводили политинформации.

Питательный пункт функционировал более четырех месяцев. Наш коллектив добросовестно выполнил свой воинский долг.

Вернулся на прежнюю работу в земельный отдел. Но не прошло и года, как опять вызывает облвоенком: поступило предписание об отправке меня в Хабаровск.

— Снова нас провоцируют японские империалисты, — пояснил военком.

Я чертыхнулся в адрес агрессоров и — домой.

— Ну, Клава, вынимай гимнастерку.

Жена ахнула: уж не война ли?

— Пока нет, но пахнет ею здорово, — ответил я и шутливо пояснил: — Не дошел в гражданскую до Дальнего Востока, теперь приходится компенсировать.

В Хабаровске представился комиссару Амурской Краснознаменной военной флотилии А. А. Матушкину. Тот побеседовал со мной, узнал про мою службу на флоте и предложил должность комиссара монитора «Ленин». Комиссар флотилии проинформировал меня об обстановке: японская армия вторглась в дружественную нам Монголию, захватила нижнее течение реки Халхин-Гол.

И вот я подошел к низкобортному кораблю с малой осадкой. Часовой у трапа задержал, окинул взглядом мою пехотинскую форму, вызвал дежурного.

Встретился с командиром. Капитан-лейтенант из молодых, подтянут, начищен. Заключив, что я призван из запаса, не знаю флота, начал объяснять условия службы на мониторе.

— Само слово «монитор» английское, — сказал он. — По-русски это значит — контролирующий. — Наш бронированный, имеет на вооружении три орудия. — И указал его данные.

— О, не ожидал такого крупного калибра, — вставил я.

— Выходит, вы служили на флоте, — немного смутившись, проговорил командир, — а я вам объяснять пустился.

— Ничего, не лишне напомнить.

Мне понравилось, что командир хорошо знал боевой путь корабля. Рассказал, как монитор громил белогвардейских мятежников в Благовещенске, семеновские банды в Забайкалье, калмыковцев на Уссурийском фронте, участвовал в штурме Волочаевской сопки. А осенью 1929 года в составе Амурской флотилии монитор участвовал в боях под Лахасусу и Фугдином. Вместе с красноармейцами 2-й Приамурской стрелковой дивизии моряки разгромили вражескую группировку войск и потопили чанкайшистскую Сунгарийскую флотилию. Настроение у личного состава монитора было боевое. На митинге, посвященном событиям, экипаж единодушно заявил:

— Захватчикам дали достойный отпор на Хасане, они получили его на Халхин-Голе. Получат и на Амуре — пусть только полезут.

В условиях полной боевой готовности проходила учеба личного состава. Находясь у орудий и пулеметов, моряки совершали походы по реке, проводили стрельбы, бдительно несли дозорную службу. Этому способствовала целеустремленная работа партийной и комсомольской организаций.

Личный состав внимательно следил за событиями на фронте, вначале с некоторой тревогой, а потом с радостью. Добрые сообщения вдохновляли нас. Люди буквально рвались в сражения, хотелось проучить самураев за наглые провокации, показать им, что Советский Союз — это не прежняя Россия, на которую они по-воровски нападали.

После разгрома японских вояк у Халхин-Гола напряженность некоторое время сохранялась, но постепенно боевая и политическая подготовка входила в нормальную колею. Поздней осенью 1939 года, когда Амур начало сковывать льдом, мне объявили о демобилизации. Вышел я к людям, поблагодарил за совместную службу и, не теряя времени, поспешил в Омск.

За месяцы, проведенные в отрыве, скопилось немало неотложных дел. Наметил поездки, связанные с подготовкой к посевной кампании, с дальнейшим укреплением колхозов. Но работать пришлось недолго. Вызвали в обком, сказали:

— Вы, товарищ Иванов, отобраны для работы в западных областях Украины и Белоруссии. Поезжайте в Москву, там получите назначение.

Я был направлен в Белоруссию. В ЦК КП(б) Белоруссии нас ознакомили с пятью вновь созданными западными областями. Мой выбор пал на Пинскую область. Согласился работать там, хотя должность и ниже той, что занимал в Омске, — заместитель заведующего земельным отделом облисполкома.

— Заведующий там Клещев Алексей Ефимович, — уважительно пояснили мне.

Я почему-то представил, что он моего возраста, а может, даже постарше, и немного удивился, когда увидел в кабинете еще молодого человека. Поднялся ко мне из-за стола с протянутой рукой:

— Давайте знакомиться.