Я — матрос «Гангута»!

— Латинское слово «госпиталис» означает «гостеприимный». Вот такими хозяевами и надобно нам быть.

Раненым действительно создавались условия, хоть чем-то напоминавшие домашние. Я как мог тоже работал в этом ключе — ходил по палатам, подсаживался к тяжело раненным, успокаивал, помогал составлять письма на родину, справлялся, каков аппетит, хорошо ли сделаны перевязки.

По утрам обычно зачитывал в палатах сообщения Совинформбюро, отвечал на вопросы. Вечерами демонстрировались кинофильмы. В хлопотах и заботах забывал и о своих фурункулах, только к вечеру шел на перевязку.

Вскоре меня перевели в другой госпиталь (№ 1987), более крупный, вмещавший до двух тысяч коек.

Ежедневное поступление раненых и отправка их в тыл прибавляли забот. Но майор медицинской службы Григорий Ноевич Липниц, высокорослый, с умным взглядом серых глаз, управлял госпиталем уверенно.

Я подошел к госпиталю в тот момент, когда около него остановились две машины с ранеными. Майор, как мне показалось, небрежно подал мне руку, тут же отвернулся, обратив все внимание на раненых. Сразу определял степень ранения и в зависимости от этого отдавал распоряжения врачам и санитарам:

— Разместить на первом этаже!.. Этого можно повыше.

Тут же распоряжался, какую помощь оказать.

Спокойствие, неторопливость, четкость и знание дела чувствовались в каждом его жесте, указании. Лишь когда разгрузка была окончена, подошел ко мне, внимательно оглядел:

— Ну, давайте знакомиться, товарищ капитан.

Я назвал свою фамилию, имя, отчество.

— Так, так, Дмитрий Иванович. А почему в бинтах? Надо же, увидел: я их прятал, но из-под манжет проглянули.

— Давайте с перевязки и начнем знакомство, — улыбнувшись, сказал он и повел на осмотр. Пока осматривал и перевязывал, расспросил о моих двух ранениях, о фурункулах. Успокоил, заверив, что скоро все пройдет.

И тут же рассказал, какие задачи выполняет эвакуационный госпиталь. В него прибывают тяжелораненые и больные, получают медицинскую помощь и проходят подготовку к эвакуации в глубокий тыл на лечение. Обслуживающий персонал — врачи, медсестры, санитары, водителя автомашин — находится в постоянной готовности к приему и отправке.

Григорий Ноевич всюду успевал побывать — на приеме новой партии, на отправке тех, кому раны обработали, на всех этажах и в палатах, на совещании врачей и медсестер.

Прием и отправка шли как по конвейеру. Как правило, раненый находился в нашем эвакогоспитале 15–20 часов. Начальник строго требовал от врачей и медсестер в это короткое время произвести тщательную обработку ран, так, чтобы по пути в тыловой госпиталь не наступило ухудшение.

В дни ожесточенных боев люди госпиталя спали не более двух часов в сутки. Едва успевали отправить в тыл обработанных раненых, как поступала партия новых, за нею еще и еще. Мы боролись за жизнь буквально каждого воина. Это — наш долг, наша честь, не переставал напоминать начальник госпиталя.

В тяжелой борьбе за жизнь воинов мужал и сплачивался коллектив госпиталя. Фронтовые невзгоды сближали людей. У нас не было случаев пререканий или неуважительного отношения друг к другу. Ежедневно по утрам проводились планерки. Обычно я информировал о положении на фронте, а потом начальник ставил задачу на день. Его собранность и четкость проявлялись и здесь. Говорил коротко и конкретно, требовал оперативных действий. После планерки врачи и медсестры тотчас расходились по своим участкам, делали перевязки, начиналась погрузка раненых в санитарные машины.

Липниц старался взглянуть на каждого, лично убедиться, выдержит ли дорогу. Отправка происходила в точно установленное время.

Мне, как политработнику, не хватало времени. Приходилось проверять пищеблок, продсклад, кухню, а главное — быть среди раненых, поддерживать их настрой. Нелегкое это дело — доводить до людей сводки Совинформбюро. Положение на фронтах в то время оставалось тяжелым. О нас часто сообщалось лаконично: «На Волховском фронте без существенных перемен» или «Шли бои местного значения». Но раненые-то хорошо знали, что скрывалось за этими словами, — бои без жертв не бывают.

Раненые, как правило, крайне остро реагируют на все неполадки, особенно на потери в войсках. Бывает и так, что свою раздраженность переносят на политработника — дескать, рассуждать-то легко, а каково там, на передовой, Однажды во время моей беседы с койки раздался голос:

— Попробовали бы сами…

И второй поддержал:

— Вот именно!

Я задумался, как ответить. Ведь передо мной тяжелораненые, острое словцо им не бросишь. Выручил начальник госпиталя, появившийся на пороге. Он был в соседней палате, видно, услышал наш разговор. Григорий Ноевич молча обошел койки, проверил перевязки и, оказавшись на середине комнаты, вдруг сказал:

— Между прочим, товарищи, наш замполит вышел уже на третью войну. Добровольно. Дважды ранен фашистами. С него и сейчас еще не все повязки сняты.

И, заметив, как раненые повернули головы в мою сторону, неторопливо пошел в следующую палату. С минуту стояла тишина, потом послышались голоса:

— Извините, товарищ капитан!

— Сказать бы вам надо было самому…