Я — матрос «Гангута»!

21 сентября, когда еще не рассеялся над Невой предутренний туман и силуэты городских строений вздымались ввысь, как призрачные серые тени, на «Гангуте» сыграли «Большой сбор». Линкор со всех сторон окружили портовые пароходы. Четыре из них завели буксиры на корму, столько же буксиров — на нос. Из труб линкора повалили густые облака черного дыма — «Гангут» снялся с якоря.

Через три часа корабль застыл на Большом Кронштадтском рейде.

Семь суток грузили топливо, оборудование, продовольствие и боеприпасы. «Гангут» впервые самостоятельно вышел в море на пробу машин. В сопровождении линкора «Севастополь», который вышел из Петрограда на несколько дней раньше, маневрируем, делаем сложные циркуляции, проверяем рулевое управление, развиваем такую скорость, что форштевень зарывается в воду, каскад брызг и пены катится перед носом корабля. Так день за днем, с утра до позднего вечера.

На рейде застопорили машины, а минут через двадцать закопченные пароходики буксируют нас в гавань.

В город нас не пускают. Вся команда на авральных работах. Линкор снова под погрузкой. В разгар аврала рядом с «Гангутом» ошвартовался эскадренный миноносец «Воевода». На берег сошли несколько матросов и под командой унтера понесли в порт какие-то мешки. А затем в сопровождении трех офицеров покинул миноносец и сам командир.

— Наверное, почту с передовых позиций доставили, — решили мы.

Простоял «Воевода» всего три часа. Но этого хватило на то, чтобы вся команда «Гангута» узнала о событиях в Ревеле, Риге, на море и на фронте. Особенно взволновало матросов положение в Восточной Пруссии. Матрос с эсминца «Воевода» рассказал, что наши войска несколько дней наступали, а потом из-за предательства командующего 1-й русской армией генерала Ренненкампфа потерпели поражение, потеряв 250 тысяч солдат и большое количество техники.

— В наших штабах изменники сидят! — негодовал матрос. — Поэтому и оставляем неприятелю артиллерию, склады… А сколько погибло, сколько раненых! В Ревеле госпитали переполнены.

На «Гангуте» как-то само собой установилось, что все новости матросы приносили на бак. Здесь мы узнали о поражениях русских войск на фронте, отсюда новости расходились по всему кораблю.

Из уст в уста передавалась история, как вышли в сторожевой поход крейсеры «Баян» и «Паллада», как бесилось море.

— А они идут, — рассказывает матрос. — Артиллерия наготове, расчеты возле орудий, наводчики ведут наблюдение за горизонтом — никого. Только море шумит. Но вдруг заметили дымки немецких крейсеров. Через несколько минут — взрыв. Один, второй — и «Паллады» нет. Подводная лодка подошла, стукнула торпедой и исчезла. А крейсеры немецкие, наверно, глаза мозолили, чтобы внимание отвлечь.

21 декабря ледокол «Ермак» раздробил лед на Большом рейде и взял курс на Толбухин маяк. Вслед за ним пошли линкоры «Петропавловск» и «Гангут», Через несколько часов «Гангут» подошел к кромке льда. Дальше бушевали пенистые волны. «Ермак» возвратился обратно, а «Гангут» и «Петропавловск» взяли курс на Гельсингфорс.

Вскоре на горизонте показался силуэт эскадренного миноносца. Оказалось, он вышел нам навстречу, чтобы провести линкоры к Гельсингфорсской гавани. В этот же день «Гангут» завели в гавань. Его быстро сковало толстым льдом. На линкоре шли обычные работы: матросы красили стены внутренних помещений, изучали сложные механизмы.

Будни экипажа. Чистка картофеля

На корабле появился священник — брюхатый, с длинными седыми волосами, серой клинообразной бородой отец Никодим. В коричневом подряснике, с большим серебряным крестом на груди, он рыскал по кубрикам, каютам, казематам, даже в трюмы спускался. Священник собирал матросов и говорил с ними о покорности и вечном терпении, о царстве небесном. Вскоре отец Никодим принялся оборудовать в жилой палубе корабельную церковь с иконостасом и алтарем. Церковным старостой стал кондуктор Савин. В воскресные дни нас заставляли одеваться по-праздничному и под командой боцманов и унтер-офицеров два раза в день водили на молитву.

Приближались рождественские праздники. Но и они не принесли ничего радостного. Чтобы отвлечь внимание нижних чинов от политики, командование корабля стало создавать различные спортивные кружки, хор, художественную самодеятельность. Гальванер Владимир Полухин возглавил группу самых сильных матросов команды. Они тренировались в поднятии тяжестей, а человек десять увлекались классической борьбой. Участие в кружках наполняло содержанием, делало интереснее жизнь тысячного коллектива, а самое главное — способствовало сближению разной по уровню своей подготовки и взглядам матросской массы.

Полухин поручил Андрианову организовать из надежных матросов лыжную команду.

— Ты понимаешь, — убежденно говорил Полухин, — мы сможем каждое воскресенье ходить на лыжные прогулки. А это что значит? Это значит — будем встречаться с матросами других кораблей, с солдатами Свеаборгской крепости. Наконец, сможем и поговорить откровенно, без свидетелей.