Я — матрос «Гангута»!

«Во-первых, таких людей были единицы; во-вторых, в период после первой революции все сколько-нибудь прогрессивные офицеры были либо убраны с флота царским правительством, как Руднев, либо затравлены до того, что кончали жизнь самоубийством, как командир „Алмаза“ Чагин. Все, в ком обнаруживалась хоть малейшая бактерия либерализма, отправлялись подальше от Петербурга: на Черное море, на Дальний Восток. На Балтике был оставлен трижды профильтрованный состав бурбонов и черносотенцев, с преобладанием самой отвратительной реакционной прослойки — выходцев из прибалтийского немецкого дворянства, цепных псов монархии.»[6]

Да, именно так. От себя добавлю, что на «Гангуте» особенно обострились недоверие и ненависть к офицерам немецкого происхождения. Сошлюсь хотя бы на такой факт. Перед тем как бригаде линкоров в сопровождении крейсеров и эскадренных миноносцев отправиться шхерами к берегам Германии, старший флагманский офицер Кербер приказал побелить мелом трубы кораблей. Едва не поплатились мы за это потерями. Матросы возмущались, открыто говорили, что с умыслом сделана эта побелка, чтобы немцам заметней было.

Ни один боевой поход без мордобоя не обходился. Инженер-механик Рейн избил кочегара, того вынуждены были положить в лазарет. Лейтенант Кнюпфер нанес матросу такой удар, что тот свалился в угольную яму и сломал ногу.

Незабываем поход, во время которого попали в шторм. Ночью у нас порвались противоторпедные сети. Это опасно: сети могли намотаться на винты. Сигнал тревоги поднял экипаж. Машины застопорили, между тем корабль находился на рубеже нейтральных вод. Того и гляди, немцы могли напасть. Надо было поскорее закрепить сети, но как это сделать в шторм? На юте столпились матросы, прикидывая возможные варианты. Сквозь толпу протиснулся Фитингоф, заорал: «Давай за борт!» — и толкнул ближайшего матроса. Тот на мокрой палубе поскользнулся, пополз к лееру, чтобы ухватиться за него. Но набежавшая волна накрыла и унесла матроса. Мы ахнули, а барон как ни в чем не бывало требовал от матросов идти на кормовой срез. Кто-то крикнул в ответ: «За борт барона!»

Матросы загудели. Казалось, вот-вот он будет схвачен и брошен в пучину моря. Но тут Полухин предстал перед Фитингофом, выразил готовность закрепить противоторпедную сеть. Струсивший барон отбросил спесь, даже братком гальванера назвал.

Не теряя времени, Владимир привязал конец линя к поясу и выскочил на срез. Долго возился, борясь со стихией. Попросил лишь, чтобы ему подсветили. С фонарем спустился машинист Павел Петров.

В напряженном волнении за судьбу товарища матросы не расходились. Только к рассвету сетку удалось закрепить, и линкор направился на фарватер противника, где эскадренные миноносцы ставили мины.

В канун восстания. «Гангут» возвращается из похода

По возвращении из похода командир корабля капитан 1 ранга Кедров перед строем объявил Полухину благодарность и, порывшись в кармане, вынул золотую монету, вручил ее гальванеру.

Много суждений вызвала эта награда. Одни говорили, что Полухин, не щадя жизни, шел на спасение корабля, другие осуждали его за то, что помешал рассчитаться с бароном за гибель матроса. Мне запомнился диалог в аккумуляторной каюте. Мазуров упрекал Полухина:

— Какого черта ты полез за борт? Или захотел заслужить благодарность флигель-адъютанта его императорского величества?

— Не горячись, Паша, — охладил его пыл Полухин. — Если бы не я, полез бы другой, а сетку так или иначе закрепили бы. Вот и решил, как ты говоришь, выслужиться… Нам, товарищ дорогой, надо всегда быть на хорошем счету у начальства. Это ведь тоже конспирация.

Ну а как же с матросом, в гибели которого был виноват Фитингоф? Кедров приказал тщательно расследовать, но не обстоятельства гибели матроса (это его нисколько не тронуло), а то, кто посмел угрожать барону. Вот она, справедливость флигель-адъютанта его императорского величества!

Бью в колокол

В полночь я заступил на вахту возле склянок. В предутреннем тумане к бортам «Гангута» подвели баржи с углем. Сразу же после завтрака роты разошлись к местам погрузочных работ, на кормовой башне загремел духовой оркестр. Аврал начался.

На дне баржи в тучах угольной пыли снуют матросы. Они лопатами насыпают уголь в большие, окантованные веревками мешки и носят их к отверстию в палубе. На стальной трос при помощи специальных петель нанизывают по пятнадцать — двадцать мешков.