Я — матрос «Гангута»!

В левый кормовой каземат, где сидели в ожидании ужина гальванеры, влетел Павел Мазуров, бросил на стол пустой бачок и обо всем рассказал.

— Офицеров перерезать, захватить корабль, а там видно будет, — закончил он.

— Подожди резать! Разберемся, что к чему, — спокойно ответил ему Владимир Полухин.

И сразу же вышел из каземата. Вслед за ним вышли Андрианов, Ерофеев, Мазуров.

* * *

Несмотря на то что в жилой палубе, в казематах и кочегарках матросы митинговали, установленный на флоте распорядок дня не нарушался. Ровно в восемь вечера послышался сигнал на молитву. И здесь случилось то, что удивило даже Фитингофа. Раньше, как ни старались кондукторы и унтер-офицеры, большинство матросов под разными предлогами не ходили на молитву. Некоторые просто прятались на это время в темные закоулки. А теперь на церковной палубе было полным-полно матросов. Плотными рядами с бескозырками в руках стояли они и угрюмо смотрели на заспанного отца Никодима. В их взглядах сквозило столько злобы, столько лютой ненависти, что, казалось, стоило кому-нибудь бросить клич «Даешь!», и людская лавина стерла бы, смела все на своем пути. Не остановили бы ее ни поп Никодим, ни кондукторы, ни офицеры. Годами приученные к безоговорочному послушанию, матросы стояли и ждали команды-призыва. Может, поэтому и сошлись сюда абсолютно все, может, надеялись, что найдется тот, кто подаст им эту команду.

Тем временем в аккумуляторной снова собралась главная пятерка. Все были взбудоражены происшедшим у камбуза, вероломством Кедрова. Мазуров гневно заявил:

— Повод есть, надо действовать!

— Начнем, а обстановка подскажет, как действовать дальше, — убеждал Франц Янцевич.

Посыпались предложения: запереть в кают-компании офицеров, погасить свет и в темноте захватить оружие, подать сигнал другим кораблям… Все поглядывали на Полухина. Неужели и теперь он останется при своем мнении? Владимир Федорович снова не поддержал выступающих.

— Без определенного порядка, без конкретного плана действия мы не сможем ничего сделать, — сказал он. — Захватим оружие, офицеров задраим в кают-компании, а дальше что?

Но члены пятерки стояли на своем. Мысленно я тоже поддерживал тех, кто был уверен в успехе. (Много лет спустя, читая одно из писем Ленина Горькому, включенное в Полное собрание сочинений, я взволнованно остановлю внимание на словах: «А в Балтийском флоте кипит!.. Настроение у матросов боевое, но могут опять все зря погибнуть»[7]. Заботился Ленин о единстве действий. Такова линия большевистской партии, которую старался проводить Полухин.)

Накал гнева на линкоре был так велик, что сдержать его становилось невозможно. Полухин сказал:

— Раз уж заволновалась братва, мы должны возглавить ее. Необходимо разбить команду на группы, во главе групп поставить наших людей… Все учесть до мелочей…

Начали намечать и обсуждать план действий. В этот момент вбежал гальванер Ерофеев, крикнул:

— С церковной палубы офицеры матросов по кубрикам разгоняют!..

Все вскочили с мест, устремились в кубрики. Полухин рассчитывал внести организованность. Однако на корабле бушевала стихия. Люди отказывались ложиться спать, кричали: «Долой немцев!», «Давай ужин!».

А когда Фитингоф пригрозил команде карцером, гангутцы начали скандировать: «Бей скорпионов!», «Долой немцев с корабля!», «Да здравствует Россия!». По трапам люди устремлялись наверх. По приказу Фитингофа мичман Шуляковский и командир 4-й роты Хребтович пытались преградить дорогу хлынувшей массе, но матросы бросились на них, и те не выдержали, в испуге убежали.

По поручению Полухина распоряжения восставшим отдавал машинист Павел Петров. Высокого роста, громкоголосый, он подавал четкие команды. Увидев меня, Петров крикнул:

— Бери, Иванов, людей — и на бак, сигнальте кораблям!

Я вбежал на бак, ударил в колокол, Талалаев с Питляком стали кричать в мегафон:

Ф. И. Талалаев

— «Гангут» восстал! «Гангут» восстал! Власть в наших руках. Присоединяйтесь к нам, павловцы! Присоединяйтесь, рюриковцы! Все присоединяйтесь!

Сменяя друг друга, мы долго звонили, долго кричали, но Гельсингфорсская бухта не отзывалась. Словно и не стояли здесь корабли 1-й и 2-й бригад.

Подавленными спустились на кормовую палубу, нашли Петрова, доложили. Он не терял надежды на установление связи. По указанию Полухина радист Порфирий Угольков передал обращение гангутцев к матросам других кораблей. Может, и вправду радиограмма дойдет до адресатов?..

Петров весь в заботах. Покуда мы звонили, в кубриках шли бурные митинги. Мазуров поднял 3, 4, 5 и 6-ю роты, то есть половину экипажа. Кроме него с речами выступили комендоры Пронский, Санников, электрик Куликов. А на палубе носовой части во главе 1, 2, 7 и 8-й рот стали Ваганов, Янцевич и Лагутин.

Всюду призывы ораторов шумно поддерживались.

Офицеры попытались уговорить восставших, но лейтенант Кнюпфер сразу же выхватил револьвер. В него полетели куски угля, разные металлические предметы. С гиком всех офицеров загнали в кают-компанию. В суматохе, правда, недоглядели: Фитингоф успел послать одного офицера на шлюпке с донесением в штаб бригады.