Я — матрос «Гангута»!

Через несколько минут увели унтер-офицера Ивана Андрианова и Владимира Полухина, а еще позднее — Федора Тихонова и Ивана Исачкина. Наши товарищи простучали сапогами по дубовому настилу верхней палубы — и снова тишина. Минуты ожидания кажутся часами, а часы — вечностью. Но вот фельдфебель опять крикнул:

— Иванов, выходи!

Сердце у меня сильно забилось. Я направился к трапу. Вижу, в другом углу также поднялся Иванов — Иван. Только теперь я вспомнил, что у нас в гальванерной команде двое Ивановых. В немом ожидании мы остановились возле трапа.

— Чего там толчешься? Давай пошевеливайся!

— Какого Иванова? Здесь два, — спросил Иван.

Вопрос услышали на верхней палубе и по цепочке передали до каюты командира корабля. Через минуту пришел ответ:

— Иванова Ивана.

Я отступил на шаг и с участием смотрел, как мой однофамилец неуклюже поднимается по трапу.

Те, что отправились на допрос, к нам не возвратились. Ожидание было невыносимым.

Вечером матросов даже не собирали на молитву, поверку делали по кубрикам.

22 октября после допросов девяносто пять гангутцев под конвоем были свезены с корабля в Свеаборгскую крепость. Команды вооруженных матросов из других экипажей несли караульную службу. Наши офицеры почти не показывались, ритм корабельной жизни нарушился. Никто из нас сразу не задумался, как это случилось, что большинство арестованных оказались нашими вожаками. Только перед обедом, когда матросов стали вновь вызывать на допрос, пошли разговоры, что на корабле есть провокаторы. К ним причисляли Мижлюлю, кондуктора Савина и еще нескольких человек.

Вызвали на допрос еще человек пятьдесят. На этот раз после допроса матросы возвращались в кубрики. Товарищи расспрашивали их, обдумывали, как лучше вести себя и что отвечать «следователям». Под вечер вызвали и меня. Я несмело вошел в кают-компанию. Там сидели несколько офицеров и контр-адмирал. Присмотревшись, я узнал Небольсина. Я видел его еще тогда, когда он был капитаном 1 ранга и командовал линейным кораблем «Император Павел I». Теперь Канин назначил его председателем следственной комиссии. Этот набожный старикашка с адмиральскими погонами вытаращил на меня свои выцветшие глаза.

— Из какой губернии, уезда?

Я отвечал четко, но тихо.

— Скажи, Иванов, кто вас подстрекал захватить оружие и корабль? — спросил контр-адмирал.

— Никто не подстрекал, ваше превосходительство.

— Говори правду, Иванов. Только правда может спасти тебя от наказания, — предупредил командир корабля.

— Чистую правду говорю, ваше превосходительство. Никто не подбивал.

— А что вы делали в гальванерной каюте, когда там собирались? Нам известно, что на этих сборищах бывали унтер-офицер Андрианов, матросы Полухин, Мазуров, Ерофеев. Да ведь ты знаешь лучше, кто там бывал.

— Виноват, ваше благородие. То, что собирались, — факт. В карты, в дурака играли. А кто проиграет, того, значит, по носу. Но потом старший офицер запретили.

— А может, слышал разговоры о революции, о том, что нужно власть менять? — снова спросил контр-адмирал.

— Что вы, ваше превосходительство? Где бы я такое мог слышать? Нет, такого не слышал.

— На одном сборище в гальванерной каюте вы обсуждали вопрос, как захватить линкор. Ты, Иванов, подумай хорошенько и скажи правду.

— Не был, не знаю. Да и сборища такого, ваше превосходительство, никогда в гальванерной каюте не было.

Контр-адмирал что-то шепнул на ухо командиру корабля, а потом обратился ко мне:

— Что ж, иди, но имей в виду: если ты сказал неправду, тебе же будет худо. А мы узнаем. Иди!

Когда я повернулся и, чеканя шаг, направился к выходу, до меня долетели слова:

— Бревно! Что с него возьмешь? Все они такие…

На другой день ко мне подошел кондуктор Непоключинский и сердито сказал:

— Доигрался? Сейчас же отдай ключи от гальванерной и аккумуляторной кают!..

Сдав гальванерную и аккумуляторную, я начал больше времени проводить возле трансформатора на центральном посту, но и здесь меня не оставили в покое. Кондуктор Непоключинский в категорической форме заявил, что мое место теперь в кормовой боевой рубке.

— Что ж, в кормовой так в кормовой!

Я сразу же направился туда. Среди разжалованных оказались мои товарищи — гальванеры Питляк, Попов и Талалаев. Им тоже больше не доверяли ответственных постов. Нас назначали наблюдателями, телефонистами, заставляли заниматься ремонтными работами. В будничные дни несли вахту, отбивали склянки, грузили на корабль продовольствие, боеприпасы.

Понемногу я сблизился с комендорами. Одного из них, высокого блондина с болезненным румянцем на щеках, Александра Санникова, я знал и раньше. Встречал его иногда среди революционно настроенных матросов на сходках. Теперь мы подружились, делились мыслями. Александр Санников родом из Вятской губернии. На флот его призвали в 1912 году. До службы несколько лет работал на фабрике. Вокруг него группировались комендоры. О недавних событиях он рассуждал так: