Читаем Я — матрос «Гангута»! полностью

В поезде почувствовал, насколько еще слаб. С помощью добрых людей совершил это неблизкое путешествие (более тысячи километров) — они поили чаем, угощали домашней пищей.

Неуверенно вышел из вагона в Иркутске, покачиваясь. На мое счастье, на вокзале оказался Михаил Шутылев, увидал меня, подхватил под руку, устроил с жильем. Он по-прежнему был комиссаром полка.

От Шутылева узнал новости — о том, что 30-я дивизия награждена орденом Красного Знамени и получила наименование Иркутской; что ныне полки расположились по бурятским селениям, охраняют границы от банд атамана Семенова, а в свободное время помогают крестьянам в поле.

Михаил рассказал, как был схвачен еще до прихода Красной Армии Колчак и по решению Иркутского ревкома расстрелян вместе с «премьером» Пепеляевым. Трупы их бросили в прорубь Ангары.

— Вот какой он, конец колчаковщины.

— А золотой запас? — спросил я.

— «Золотой эшелон» взят и отправлен в Москву. Дивизия выделила батальон для охраны.

Не сразу сообщил Шутылев печальное — о многих, многих товарищах, скошенных тифом. Среди них был и мой любимец — комиссар бригады Зологин, одаренный оратор и смелый воин.

Я стал поправляться. С волнением выходил на Байкал, любовался его переменчивым нравом — то тихой безбрежной гладью, то крутыми волнами, не уступающими морским.

На берегу нередко заводил с красноармейцами песню о священном Байкале.

Вологжане вспоминали своего земляка Бабушкина, где-то здесь, в этих краях, сложившего голову. Глядя на здание ревкома, невольно думалось: может быть, в нем бывал Иван Васильевич Бабушкин, отсюда уходил на опасное задание. И мы вправе были гордиться тем, что продолжили дело, за которое боролся наш выдающийся земляк-революционер, за великое дело Ленина.

Глава седьмая. По зову морской души

Встречи

Не без помощи товарищей, в числе которых был и Сергей Николаевич Кожевников, исполнявший в это время должность комиссара дивизии, я постепенно окреп, хотя худоба еще резко обозначалась.

Пора в путь. Я все откладывал разговор с С. Н. Кожевниковым и вот теперь зашел к нему объясниться. Не успел вымолвить слова, как вдруг он спросил:

— А что, если тебя, Дмитрий Иванович, выдвинем комиссаром полка? Справишься? — И, не дожидаясь ответа, начал с присущим ему пылом убеждать, как важна партийно-политическая работа и теперь, в мирное время.

Я поблагодарил Сергея Николаевича за доверие и откровенно признался, что необычайно истосковался по флоту. Он понял и, как водится, пожелал большого плавания.

В тот же день ко мне подошел Петр Ягунов, мой сослуживец еще по Балтике.

— Здорово, братишка!

Мы обнялись, поздравили друг друга с тем, что дошла до Иркутска. Оказалось, Ягунов тоже рвется на флот.

— Поедем вместе, Митя!

Меня обрадовало, что буду иметь крепкого попутчика.

Мы попрощались с боевыми друзьями. Проводить нас вышли С. Н. Кожевников (он станет крупным политработником с четырьмя ромбами в петлицах), комиссар полка Шутылев.

В Москву я приехал один (Ягунов заехал домой) и, как мне подсказали, с вокзала на трамвае отправился на Никитскую улицу, где тогда размещался военно-морской штаб.

Часовой посмотрел мои документы, пропустил. У широкой лестницы, по которой предстояло подниматься, немного стушевался: вся в коврах, не затоптать бы их сапожищами. Сверху как раз спускался краснофлотец, скользнул по моей армейской одежде взглядом, а я, сделав несколько шагом, остановился, не веря глазам своим: передо мной находился мой однофамилец Федор, с которым на «Гангуте» обедала за одним столом. Поравнялся со мной, шагнул дальше.

— Федя, Федя! — закричал я. Он по голосу узнал меня, вернулся, схватил за плечи:

— Митя! Откуда взялся?

— Аж из Иркутска.

— Ого! — засмеялся вдруг. — Не ты ль адмирала в прорубь спустил? Здорово придумали!

Федор Иванов представил меня начальнику отдела. Тот с пониманием отнесся к моему стремлению служить на флоте, предложил поехать в Кронштадт.

— Как?! Я же хочу сражаться с Врангелем!

— Оттуда вам будет сподручней сражаться, — заявил он и, еще раз проглядев мои документы, добавил: — Сразу после тифа на корабль… Не выдержать.

Таких, как я, в штабе собралось немало. Кого на юг отправили, а вас, нескольких человек, — на Балтику.

В дороге я задумался над словами, сказанными в штабе, почему мое направление в отряд главного минера там связывают с борьбой против Врангеля. Неужели на погрузке мин придется работать?

Подъезжая к Петрограду, ребята вспоминали о службе на Балтике, говорили о своих кораблях, выражали желание побывать на них. Хотелось и мне поглядеть на свой линкор.

При выходе с вокзала на площадь я останавливал встречавшихся военных моряков, спрашивал их о «Гангуте». Но те только пожимали плечами. Но один помог. Наверно, потому что я обратился к нему по-матросски — «браток» — и назвал линкор родным.

— Шагай на Васильевский остров, там стоит твой «Гангут».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное