В поезде почувствовал, насколько еще слаб. С помощью добрых людей совершил это неблизкое путешествие (более тысячи километров) — они поили чаем, угощали домашней пищей.
Неуверенно вышел из вагона в Иркутске, покачиваясь. На мое счастье, на вокзале оказался Михаил Шутылев, увидал меня, подхватил под руку, устроил с жильем. Он по-прежнему был комиссаром полка.
От Шутылева узнал новости — о том, что 30-я дивизия награждена орденом Красного Знамени и получила наименование Иркутской; что ныне полки расположились по бурятским селениям, охраняют границы от банд атамана Семенова, а в свободное время помогают крестьянам в поле.
Михаил рассказал, как был схвачен еще до прихода Красной Армии Колчак и по решению Иркутского ревкома расстрелян вместе с «премьером» Пепеляевым. Трупы их бросили в прорубь Ангары.
— Вот какой он, конец колчаковщины.
— А золотой запас? — спросил я.
— «Золотой эшелон» взят и отправлен в Москву. Дивизия выделила батальон для охраны.
Не сразу сообщил Шутылев печальное — о многих, многих товарищах, скошенных тифом. Среди них был и мой любимец — комиссар бригады Зологин, одаренный оратор и смелый воин.
Я стал поправляться. С волнением выходил на Байкал, любовался его переменчивым нравом — то тихой безбрежной гладью, то крутыми волнами, не уступающими морским.
На берегу нередко заводил с красноармейцами песню о священном Байкале.
Вологжане вспоминали своего земляка Бабушкина, где-то здесь, в этих краях, сложившего голову. Глядя на здание ревкома, невольно думалось: может быть, в нем бывал Иван Васильевич Бабушкин, отсюда уходил на опасное задание. И мы вправе были гордиться тем, что продолжили дело, за которое боролся наш выдающийся земляк-революционер, за великое дело Ленина.
Глава седьмая. По зову морской души
Не без помощи товарищей, в числе которых был и Сергей Николаевич Кожевников, исполнявший в это время должность комиссара дивизии, я постепенно окреп, хотя худоба еще резко обозначалась.
Пора в путь. Я все откладывал разговор с С. Н. Кожевниковым и вот теперь зашел к нему объясниться. Не успел вымолвить слова, как вдруг он спросил:
— А что, если тебя, Дмитрий Иванович, выдвинем комиссаром полка? Справишься? — И, не дожидаясь ответа, начал с присущим ему пылом убеждать, как важна партийно-политическая работа и теперь, в мирное время.
Я поблагодарил Сергея Николаевича за доверие и откровенно признался, что необычайно истосковался по флоту. Он понял и, как водится, пожелал большого плавания.
В тот же день ко мне подошел Петр Ягунов, мой сослуживец еще по Балтике.
— Здорово, братишка!
Мы обнялись, поздравили друг друга с тем, что дошла до Иркутска. Оказалось, Ягунов тоже рвется на флот.
— Поедем вместе, Митя!
Меня обрадовало, что буду иметь крепкого попутчика.
Мы попрощались с боевыми друзьями. Проводить нас вышли С. Н. Кожевников (он станет крупным политработником с четырьмя ромбами в петлицах), комиссар полка Шутылев.
В Москву я приехал один (Ягунов заехал домой) и, как мне подсказали, с вокзала на трамвае отправился на Никитскую улицу, где тогда размещался военно-морской штаб.
Часовой посмотрел мои документы, пропустил. У широкой лестницы, по которой предстояло подниматься, немного стушевался: вся в коврах, не затоптать бы их сапожищами. Сверху как раз спускался краснофлотец, скользнул по моей армейской одежде взглядом, а я, сделав несколько шагом, остановился, не веря глазам своим: передо мной находился мой однофамилец Федор, с которым на «Гангуте» обедала за одним столом. Поравнялся со мной, шагнул дальше.
— Федя, Федя! — закричал я. Он по голосу узнал меня, вернулся, схватил за плечи:
— Митя! Откуда взялся?
— Аж из Иркутска.
— Ого! — засмеялся вдруг. — Не ты ль адмирала в прорубь спустил? Здорово придумали!
Федор Иванов представил меня начальнику отдела. Тот с пониманием отнесся к моему стремлению служить на флоте, предложил поехать в Кронштадт.
— Как?! Я же хочу сражаться с Врангелем!
— Оттуда вам будет сподручней сражаться, — заявил он и, еще раз проглядев мои документы, добавил: — Сразу после тифа на корабль… Не выдержать.
Таких, как я, в штабе собралось немало. Кого на юг отправили, а вас, нескольких человек, — на Балтику.
В дороге я задумался над словами, сказанными в штабе, почему мое направление в отряд главного минера там связывают с борьбой против Врангеля. Неужели на погрузке мин придется работать?
Подъезжая к Петрограду, ребята вспоминали о службе на Балтике, говорили о своих кораблях, выражали желание побывать на них. Хотелось и мне поглядеть на свой линкор.
При выходе с вокзала на площадь я останавливал встречавшихся военных моряков, спрашивал их о «Гангуте». Но те только пожимали плечами. Но один помог. Наверно, потому что я обратился к нему по-матросски — «браток» — и назвал линкор родным.
— Шагай на Васильевский остров, там стоит твой «Гангут».