Я — матрос «Гангута»!

И вот я на набережной Васильевского. Действительно, стоит здесь линкор, с трепетом сердца смотрю на него, словно с родственником встречаюсь. Но не радуюсь, а хмурюсь. Уж больно непригляден он, наш бывший красавец. Некрашеный, запыленный, в копоти, а трубы не дымят. Поднимаюсь по трапу на безлюдную палубу, иду, гулко отдаются шаги. Заглядываю в кубрики — в один, другой, третий — ни души. Даже страшно становится, неужели заброшен?

Вдруг слышу голоса, поспешно, будто боясь, что они исчезнут, открываю дверь кубрика. Сидит группа краснофлотцев, все вскидывают на меня головы, один тут же поднимается:

— Куды прешь, гражданин? Не видишь — военный корабль?

— Военный корабль охраняют, браток! — шагнув, отвечаю я.

Тут второй стремительно вскакивает:

— Митя, вырядился как! По голосу только признал.

Узнал и я его. Это был Григорий Савченко, электрик. Обнялись, и он представил меня:

— Это тот самый Иванов, что в колокол бил, помните, про восстание я рассказывал?

Лица теплеют, рассматривают меня с интересом. Я шапку и полушубок снимаю.

— Ты что — в пехоту подался? — увидев мою красноармейскую форму, поразился Григорий.

— Было дело. А теперь в Кронштадт направляюсь. Как у вас-то?

— Вроде на забытом острове живем, — ответил Григорий. — Из старых я вот один остался, а новых, как видишь, кот наплакал.

Ребята сварили пшенную кашу, и за котелком завязался длинный разговор, то уходивший в воспоминания, то возвращавшийся к современности. Невеселые мысли высказывали бойцы… Голод, продовольственный и топливный, разруха, запустение. Я, как мог, успокаивал — говорил: самое главное свершили — революцию, из врагов один Врангель остался, неужто теперь отступим?

Ребята рассказали, как дрались с Юденичем, как Питер на волоске висел, отстояли.

— Вот видите, — подхватил я и поведал о Восточном фронте, о геройстве, с каким красноармейцы бились за Урал и Сибирь.

Заночевал я на «Гангуте» (в последний раз!). Утром опять ели пшенку, настроение вроде было получше, хотя Савченко при прощании потеребил душу.

— Скажи, Митя, только откровенно: не горько тебе видеть «Гангут» таким? — спросил он, указывая на линкор.

— Горько, Гриша, очень горько. Но будем верить: возродится его былая мощь и краса. Обязательно!

В Кронштадт отправился с уверенностью, что там попаду в иную обстановку, сходную с той, которая была в революционные дни 1917-го.

В минном отряде

И вот она, Балтика! Стоя на палубе катера, я смотрел на серебрившуюся от солнца водную гладь с любопытством, почти как восемь лет назад, когда плыл сюда на службу. Только больше тогдашнего взволновался, увидев остров Котлин.

Едва причалили, зашагал по трапу на берег. Отряд минеров, как мне сказали на катере, размещался в бывшем здании школы юнг (учеников-баталеров). Это я живо вспомнил — недалеко от Петровского парка. Так и есть — вон тот желтый двухэтажный дом.

Во дворе дома встретил группу моряков. Они собрались в кружок, похоже, что-то делят между собой. Подошли ко мне, спросили, зачем пожаловал.

— На пополнение, братва. Служил я когда-то в Кронштадте.

Меня еще плотнее окружили, приняли за своего. Высокий парень, нос с горбинкой, дружески хлопал по плечу:

— Вступай в нашу семью, браток.

Наверно, моя одежда, особенно шапка лохматая, дали повод отнести меня к тем, кто бросает вызов порядку.

— В какую семью? — несколько настороженно спросил я.

— В семью, которая признает власть матросскую, — гордо ответил долговязый, отбросив рукой бескозырку на затылок.

«Э, тут духом анархизма пахнет», — сообразил я и суховато спросил:

— Где начальника найти?

— Вот он, начальник, — все мы, — указал на своих дружков тот же горбоносый, снова похлопывая меня по плечу.

— Нет, серьезно, — сказал я и, отстраняя плечо, пошел к двери.

Сзади послышались смешки:

— Ишь ты!

— Царским строем к ярму приученный.

Нет, не о такой встрече в Кронштадте я мечтал. Нахмуренным вошел к главному минеру Кронштадтского порта. Но, приложив руку к шапке, по форме доложил:

— Товарищ начальник! Матрос Иванов прибыл в ваше распоряжение.

Видно, отвыкший от воинского этикета, минер не сразу отреагировал на мое представление. Лишь спустя минуту поднялся с места, поздоровался, потом просмотрел мои документы и сказал, что отряд занимается изготовлением мин для фронта. «Вот почему в главном штабе сказали, что Врангеля можно бить и из Кронштадта», — подумал я.

Меня переодели, не в новое, правда, но в краснофлотское обмундирование, выдали рабочую одежду — холщовую робу (брюки и рубаху). Дежурный краснофлотец моего возраста привел меня в казарму, показал койку рядом со своей. У противоположной стены сидели на койках новобранцы, играли в карты. «Уж не те ли, что во дворе встретились?» — подумал я.

Вечером, когда укладывал вещички в рундук, ко мне подошла знакомая ватага. Долговязый воскликнул:

— Ба! Вот он где, и не узнать переодетого. А мы тебе койку держим. Переходи к нам, не прогадаешь.

— Мне и тут хорошо.

— Ишь ты… Чем это вы его завлекли? — повернулся долговязый к моим соседям. Те понуро отвели взгляды в сторону.

— Так ты твердо решил? — опять вопрос ко мне.

— Твердо!