Я, Микеланджело Буонарроти…

Доменико Гирландайо хотел и умел нравиться. Он был из той породы людей, которым постоянно нужно приковывать к себе внимание. Он обожал ситуации, когда в нем нуждались, о чем-то просили, а потом всячески превозносили. Он был жаден до славы в любом ее проявлении. Ему всегда было нужно именно то, что есть у какого-то другого, более известного художника: без этого никакая вещь сама по себе не представляла для него ценности.

Болезненно завистливый к чужим достижениям, Гирландайо стремился добыть себе имя количеством проделанной работы, а также шумом и скандалами. У него была мания – он хотел всех людей, которые только встречались на его пути, заставить говорить о себе. Школа художников Флоренции имела непререкаемый авторитет во всем мире в эпоху Средневековья. Именно эта школа диктовала моду, ее законы и стиль. Она вырабатывала и утверждала направления и течения. Там же принималось окончательное решение о судьбе того или иного художника.

Надо ли говорить, что в любом сообществе, а особенно в артистическом, в любые моменты истории есть схожие черты, как то: отношение к новичкам, борьба за место на весьма строго выстроенной иерархической лестнице, приемы, с помощью которых можно было столкнуть со ступени слишком наглого и слишком высоко забравшегося юнца, и на десерт – перманентное классическое многоборье между «корифеями». C’est la vie, mon ami, c’est la vie.

Доменико Гирландайо делал все возможное, чтобы сохранить свое место во флорентийском бомонде. Одним из важнейших атрибутов художника было наличие так называемой «семьи» из учеников, подмастерьев и слуг. Гирландайо стремился заполучить к себе как можно больше более или менее талантливых мальчиков, главным образом для того, чтобы с их помощью создавать в своей мастерской особую творческую атмосферу. Ему нравился сам процесс цеховой работы: повсюду мольберты с неоконченными картинами, куча кистей, мальчишки, снующие то с лаком, то с красками, шум, возня.

Микеланджело вошел в мастерскую мастера и как раз «угодил» на крючок той самой атмосферы, которую, надо признать, мастерски создавал Гирландайо.

Надо отдать здесь тщеславному мастеру должное и заметить, что Гирландайо производил впечатление незаурядного человека. Это происходило за счет той энергии, которая постоянно бурлила в нем, не давая ни на секунду расслабиться. Он боялся упустить момент славы и страшно нервничал, если узнавал, что кто-то получил ее вместо него. Гирландайо обожал преклонение. Он брал в «семью» мальчишек, чтобы они превозносили его как художника и дрались за него с учениками других мастеров. Такие стычки были нередки во Флоренции – уличные побоища между учениками известных мастеров, отстаивавших подобным нехитрым образом честь учителей, происходили частенько.

Внешне отличающийся необыкновенно приятными манерами, куртуазностью поведения Доменико Гирландайо любил выпустить пар, когда оставался наедине с учениками. С ними он объяснялся при помощи эмоционально окрашенных слов, оценивая действия того или иного подмастерья:

– Кто это сделал? Ты? Бездарность! Так не пишут! Так раскрашивают щиты в тавернах! Здесь слишком горячие тона, прямо как в аду. А здесь… так, так ничего…

С добрыми словами у мастера было напряженно. Он не считал похвалу за хорошо выполненную работу нужным методом воспитания художника. Зачем хвалить за то, что эти мальчишки и так были обязаны выполнять?

Микеланджело жадно всматривался в окружающую его обстановку. Он «обласкал» взглядом каждую неоконченную картину, каждую кисточку и бутыль с краской. Граначчи на что-то отвлекся, но Микеланджело все так и продолжал следить за процессом работы. Лишенный всяческой необходимости заниматься собственным бытом, он по наивности и неопытности видел только то, что хотел видеть. От него ускользнуло то, что ученики, работающие в мастерской, здесь же едят, спят все вместе на досках, а кто-то и прямо на полу в комнате, где круглосуточно пахнет краской, олифой и лаком. Микеланджело не привык и не привыкнет никогда управляться с домашними делами, хотя будет зорко следить за тем, чтобы его ученики и друзья, а также члены его семьи имели все самое лучшее. Ну, это в будущем, а пока…

– Я тебе сказал не делать здесь эту пещеру. Своенравный спесивец! Ты думаешь, что умнее своего мастера? Ты думаешь, я сам не знаю, как закончить этот кусок? Вон! Бездарность! Испортить такой важный угол! О, Мадонна! – раздался тут крик Гирландайо, который кинулся с остервенением исправлять ошибку подмастерья.

Мальчишка же, улучив минутку, юркнул куда-то под мольберт. Микеланджело, с первой минуты поняв, что стоящий перед ним человек и есть маэстро Гирландайо, позабыл обо всем на свете и шагнул ему навстречу:

– Я помогу вам. Я знаю, что сделать, чтобы этот кусок пейзажа выглядел на картине единым целым с основной ее сюжетной линией. – Микеланджело сам испугался собственной храбрости.