Я, Минос, царь Крита

   — Если бы какой-нибудь слуга в моём дворце осмелился пнуть ногой суку, вскармливающую молоком своих детёнышей, я велел бы наказать его бичом. А ты ударил женщину с ребёнком. Была ли у тебя когда-нибудь мать, или ты появился на свет в стае волков?! Запомни, лицемер, то, что тебе следовало бы знать самому: мать на Крите — святое слово. Каждый критянин до конца своих дней чтит любую мать!

Вечером я снова пил. Я горько сожалел, что не сумел сдержаться и в гневе поступил неразумно. Как я решился оскорбить верховного жреца во время священного ритуала?

Если бы было можно, я бы отдал год своей жизни, чтобы он не услышал сказанных мною недобрых слов.

Неужели я выдал себя? Неужели проговорился, что не испытываю доверия к жрецам?

Я сделал Манолиса своим врагом. А это, я прекрасно понимал, было более чем глупо.

Я опять жадно опорожнил кубок с вином, словно умирал от жажды. Понимая, что выпитое расслабляет меня, я тяжело вздохнул и поклялся самому себе никогда больше не перебарщивать.

Спустя несколько часов в мою комнату вошла Сарра. Она низко поклонилась и приблизилась, чтобы поцеловать меня.

   — Я наделал глупостей, — сказал я и признался, что перебрал спиртного.

   — Мы знаем, — ответила она.

   — Кто это мы?

   — Все... Верховный жрец нашёптывал об этом каждому, кого встречал и считал влиятельной персоной. Он делал вид, словно делится важной тайной.

   — Никогда больше не буду пить, — заверил я.

Она кивнула.

   — Царю следует остерегаться вина и всех прочих соблазнов.

   — В таком случае мне следует избегать и тебя.

   — Почему же?

   — Потому что и ты — соблазн.

   — Я? — удивлённо спросила она.

   — Конечно. Ведь ты знаешь, что очень нравишься мне. И часто вводишь меня в искушение...

   — Нет, — возразила она, но выглядела при этом смущённой, словно чувствуя за собой вину.

   — Ты достойная дочь своего народа. Твоя забота о братьях в Ираклионе имеет какую-то подоплёку. Возможно, Манолис мне враг. Но я намерен стать критянином и помочь возродиться великому критскому народу, который прославит наш остров на весь мир. Не исключено, что я направлю в Ливию дополнительные суда, чтобы добыть рабов, то есть рабочую силу, которая поможет мне при восстановлении Крита. Ты веришь, что когда-нибудь станешь критянкой?

У Сарры была необычная манера давать уклончивые ответы или отвечать вопросом на вопрос.

   — Зачем ты сказал верховному жрецу, что он обманывает верующих? — спросила она.

Я растерянно поднял на неё глаза:

   — Готов спорить, что всё то, что я ему сказал, он давно знает сам.

   — Однако ты крикнул это ему в лицо?

Я кивнул:

   — Верно. Вино развязало мне язык. — Мне стало смешно, и я подумал, что мне следует, пожалуй, почаще прикладываться к вину.

В последующие дни я почти ежедневно видел Манолиса. Приходя и почтительно приветствуя меня согласно церемониалу, он обычно ограничивался всякого рода напоминаниями. Однажды он посетовал, что я плохо покровительствую святыням и слишком редко бываю на культовых обрядах, принижая тем самым их значение в глазах народа, которому необходимо верить в богов.

Вот тут он был прав. Крестьянам зачастую приходится трудиться как бессловесным животным, и при такой нужде им необходимо верить в богов — помощников и защитников, так же как необходимо им каждый день есть и пить.

Манолис напомнил мне, что как царь города я должен также исполнять обязанности жреца. Он никогда не опускался до того, чтобы обвинять меня, однако — хотя был почти моим ровесником — вёл себя так, словно он мой наставник, которому надлежит приобщить меня к богам. Если он рассыпался в похвалах и льстил мне, то за этим чаще всего следовала какая-нибудь просьба, которую он подчас формулировал в виде требования.

Дневная жара начала мало-помалу спадать, и на небе зажглись уже первые звёзды. Возле меня стояла Сарра. Время от времени она выглядывала в окно, потом принялась осыпать меня поцелуями. Когда же она попыталась опять о чём-то попросить меня, я прогнал её прочь.

Меня обуревали сомнения. Почему она просила за Манолиса? Почему заступалась за него? Я ещё мог понять, что связывало её с этими проходимцами, братьями Онатасом и Донтасом из Ираклиона: они рассказывали об исходе её народа из Египта и заселении Ханаана. Но откуда эта симпатия к верховному жрецу?

«Он пользуется Саррой, поскольку она приближена к тебе», — нашёптывал мне внутренний голос.

«Но ведь и ты пользуешься ею! — возражал другой. — От неё ты узнаешь об уловках чиновников, об интригах министров; она сообщает тебе сплетни, которые нередко содержат крупицу истины и дают тебе важные сведения».

Выйдя во внутренний двор, я заметил какого-то крестьянина. При виде меня он поспешно опустился на колени, коснувшись лбом земли.

   — Помоги мне, достойный Минос! — воскликнул крестьянин.

Я подумал, что уже исполнил немало просьб, но при этом слишком часто принимал ошибочные решения. Чем следует руководствоваться царю? Что должно двигать мной — доброта, милосердие или любовь и мудрость? Я велел крестьянину подняться с земли и подождать, а сам вернулся во дворец.

По пути мне встретилась Сарра.