Я, Минос, царь Крита

   — Этот врач мучает нас и радуется, когда мы корчимся и кричим от боли. Раньше, промывая рану или приступая к операции, он заранее давал больному питьё, которое снимало боль или на некоторое время погружало страдальца в сон. А несколько лет назад он заявил, что умеет заговаривать боль. Но его слова не помогают, и больной, хоть и связан, извивается и кричит так, что его слышит вся деревня. Мы всё больше убеждаемся в том, что врачу доставляют удовольствие вопли людей, которых он режет. Если он наслаждается страданиями людей, словно вином, значит, он сам болен, Минос, и посерьёзнее тех, кто ищет у него облегчения своих страданий. Когда видишь, как сияет его лицо, пока он орудует своими ножами во вскрытом теле больного, становится просто страшно! Он наш палач, а мы — его жертвы!

   — Зачем он это делает? — спросил я, впившись глазами в крестьянина.

   — Он стремится унизить нас. Да и не только ему это доставляет удовольствие. В нашей деревне есть каменоломня. Всякий день работа в ней начинается с того, что надсмотрщик наказывает заключённых бичом. Их крики услаждают его душу. Откуда берутся такие жестокие люди?

Я задрожал от ярости и приказал немедленно подать мне колесницу и призвать личную охрану.

   — Не торопись, достойнейший Минос, — предостерёг меня верховный жрец. — Ты хочешь наказать этого врача, но тебе придётся считаться с законами, иначе ты не вправе требовать этого от других.

Я отмахнулся от него, словно от надоедливой мухи.

   — Иди сюда! — позвал я крестьянина и взял его в свою колесницу показать дорогу.

Когда мы ехали по деревне, жители почтительно кланялись экипажу, украшенному царскими знаками отличия. Наконец мы остановились возле дома врача.

К нам выбежали слуги и рабы, сразу же упавшие на колени. Сам хозяин не показывался. Он склонился над особым станком с подвешенной в нём собакой. Она была привязана за лапы, а груз, прикреплённый к голове несчастной каким-то устрашающим приспособлением, тянул её вниз. В помещении стоял вой и визг, отвратительно пахло свежей кровью и экскрементами.

Заметив нас, врач выпрямился, продолжая обеими руками держать трепещущее сердце животного.

Собака дёрнулась ещё несколько раз и затихла. Из её пасти потянулась струйка густой крови.

Врач подошёл ко мне. Глаза его сияли, на лице играла странная улыбка. В уголках рта блестела и пузырилась слюна.

Я с ужасом глядел на этого человека...

   — Взгляни! — восхищённо пробормотал он. — Сердце ещё бьётся...

Во мне снова закипела ярость. Я рванул его к себе.

   — Ты вытворяешь то же самое и со своими пациентами?! — вскричал я и, не сдерживаясь, ударил его по лицу, угодив прямо по носу.

   — Я стремлюсь исцелить их всех — вдохнуть в них новую душу. Однако они бесконечно грязны. Я соскребаю эту грязь, очищаю их и дарую новую, лучшую жизнь, — оправдывался он.

   — Почему ты, изверг, заставляешь людей страдать? Почему не даёшь им средство, позволяющее не чувствовать боли?

Он вытер кровь, капавшую из разбитого носа, и непонимающе посмотрел на меня.

   — Без боли никак не обойтись... Как же человеку без боли?

   — А что ты скажешь о собаке, которую только что замучил? Для неё тоже боль — жизненная потребность?

Он молчал. Глаза его горели ненавистью. Мечтал проделать со мной то же, что и с несчастными животными — в этом я не сомневался.

Водоворот мыслей пронёсся у меня в голове. Я знал, что в тюрьмах и каменоломнях мучают и беспричинно бьют. Крестьяне колотят своих ослов, упавших под тяжестью непосильного труда, заставляя их подняться. Даже дети подчас проявляют бессмысленную жестокость. Они ловят птиц и кошек, чтобы оторвать им лапы, убивают пойманных молодых собак. А разве не мучителен иной брак, доставляющий бесконечные страдания супругам? Разве не погибают ужасной смертью многие люди? Разве их последние минуты на этой земле не бывают величайшим страданием? И боги допускают всё это...

Так и не дождавшись от врача ответа на свой вопрос, я приказал солдату наказать его двадцатью ударами бича по спине.

Каждый удар исторгал у него крик боли. Когда врач снова предстал передо мной, я спросил его во второй раз:

   — Почему ты позволяешь так мучиться больным, которые доверились тебе?