Я, Минос, царь Крита

Прошла неделя, а я всё ещё пребывал между жизнью и смертью. Словно издалека до меня донёсся голос верховного жреца:

   — Ежедневно давайте нашему повелителю по чаше крови невинных детей.

Я видел, как переполошились даже слуги и рабы, ходившие за мной.

   — Ни за что! — крикнул я. Те, кто окружал моё ложе, замерли от ужаса. Потом стали шёпотом совещаться.

   — Наверняка невинны дети жриц... можно было бы взять их кровь! — предложил один.

   — И дети врачей, — подсказал другой. — Известно, что кровь у них здоровая!

Мнения присутствующих разошлись.

   — Если нашему царю каждый день требуется чаша свежей крови, пусть это будет кровь детей крестьян или рабов. Тут нет никакой разницы, — высказался один слуга.

Какой-то чиновник, желая, очевидно, выслужиться перед Манолисом, спросил у него, можно ли ему уже приниматься за поиски подходящих детей.

С трудом приподнявшись, я простонал:

   — Ни в коем случае. Я не собираюсь этого делать. Разве могу я пить кровь критских детей — ведь все они и мои дети...

Обессиленный, я опустился на прежнее место. Верховный жрец виновато поглядывал на меня.

   — Как ты можешь предлагать мне подобное средство?! Это неприемлемо и просто оскорбительно для меня! — еле выговорил я.

   — Выслушай меня, государь, — ответил он. — Во многих странах это средство держат в строжайшей тайне. Его применяют ассирийцы и финикийцы. Они убеждены, что оно изгоняет из крови даже злых духов.

   — Но это же суеверие, глупость! — возразил я. — У нас даже самый тёмный крестьянин не поверит, что кровь невинных детей способна кому-нибудь помочь!

   — Государь, — медленно произнёс Манолис, подчёркивая каждое слово. — Спроси любого опытного охотника, откуда бы он ни был, и он скажет: «Если ты съешь сердце льва, то станешь таким же храбрым». Яйца тигра считаются во многих странах источником незаурядной силы. Мозг умного зверя наделяет тебя мудростью, а кровь благородной дичи — присущей ей быстротой. Внутренности смелого воина, павшего на поле брани, награждают съевшего их такой же отвагой. Так что кровь невинных детей — самое чистое и действенное средство, какое я могу тебе предложить.

Пришёл ещё один врач. Он обследовал меня, время от времени удовлетворённо кивая, будто в моей болезни для него не было ничего неясного. Его слуга протянул ему корзину, откуда тот извлёк небольшую амфору, налил из неё немного в чашу и дал мне выпить. Уже после нескольких глотков я испытал восторг, мою душу объял необыкновенный покой.

Может быть, я грезил с открытыми глазами?

Мне виделось солнце, заливающее своими лучами всю землю. По воздуху плыла лодка с рыбаком, выбирающим сеть. Потом я увидел крестьян. Они несли орудия труда, а за ними двое детей гнали овец и коз. Теперь летел и я, заглядывая в дома. Кое-где горели масляные светильники, кое-где — лучины. Перед священным дубом собрались на молитву люди. Я слышал крики журавлей, любовался стаей прекрасных голубей. Я всматривался, вслушивался, целиком отдаваясь картинам, которые передо мной открывались. Я летел, паря над каким-то врачом, стоявшим на коленях рядом с больным и молившимся, чтобы тот как можно дольше не выздоравливал. Я видел кравшегося вора, молившего о хорошей поживе. Молитвы возносились повсюду. Они поднимались ввысь подобно стрелам, но так же, как и стрелы, не достигали цели.

«Стрелы летят, — подумал я, — и разваливаются на куски. Молитвы творятся, но остаются пустыми словами...»

Перед глазами у меня снова возникли видения. Гордый парусник боролся с волнами, стоявший на палубе капитан молился, чтобы ветер ещё несколько дней дул с востока, а капитан какого-то другого судёнышка молил о западном ветре. Один крестьянин просил богов, чтобы его источник давал больше воды, а другой исступлённо молился, чтобы его источник иссяк, перестав превращать хорошую землю в болото.

«Они противоречат друг другу, — подумалось мне. — Одни хотят дождя, другие просят солнца, вор мечтает о ночи потемней, а охотник жаждет ясного дня, чтобы получить завидную добычу».

Может быть, всё это мне снится?

Я продолжал грезить наяву. Я видел себя стоящим возле каменоломни, где заключённые, гремя цепями, откалывали огромные каменные плиты, забивая в толщу породы деревянные клинья и затем поливая их водой. Поблизости толпились торговцы, нуждавшиеся в тёсаном камне. Они просили надсмотрщиков не жалеть бичей, потому что камня им требовалось много. Надсмотрщики не заставили просить себя дважды, и избиваемые молили о милосердии.

Крестьянин молил богов внушить управляющему купить у него побольше продуктов для заключённых, а надсмотрщики просили тех же богов, чтобы узники ели поменьше, чтобы присвоить сэкономленную провизию.

Убитый горем крестьянин молил уменьшить ему налоги, а буквально в двух шагах от него чиновник умолял богов помочь ему собрать побольше налогов.

Я ворочался на своём ложе и чувствовал себя несчастным. Повсюду я наблюдал разлад. Каждый хотел того, что вызывало у другого страх. Каждый стремился к собственному счастью, не думая о том, что оно, возможно, обернётся для другого горем...