«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

— Мы знакомы не одно десятилетие. Еще в пору моей работы в ИМЭМО общались на советско-американских Дартмутских встречах. Они регулярно проводились и у нас, и в Штатах, чтобы сблизить подходы двух супердержав по острым международным проблемам. Когда я руководил разведкой, Бжезинский прилетел в Москву, и я пригласил его отобедать в особняке СВР, существующем специально для такого рода встреч. Не в «лесу» — за пределами Ясенева. У нас со Збигневом по-человечески абсолютно нормальные взаимоотношения, хотя политические взгляды разные. Бжезинский в самом деле умен и при этом — наш давний непримиримый противник. Он убежден в безусловном американском лидерстве и в том, что нужных политических решений следует добиваться с использованием силовых методов. Это его кредо.

Года три-четыре назад было опубликовано любопытное интервью Бжезинского. В нем он сказал, что в свое время уговаривал президента США дать современное оружие моджахедам с целью втянуть нас в Афганистан. Советские войска еще туда не входили. Представляете, если бы мы сейчас аналогичным способом пытались втянуть Штаты в Иран.

— А вы с Бжезинским обедаете…

— Так рассуждать, то и президенты, и премьер-министры не должны встречаться, поскольку у них есть разногласия. Мир погрузился бы в страшный хаос, если бы люди с противоположными взглядами не общались.

— Еще об одном столпе американского истеблишмента — Генри Киссинджере. Тоже не лучший друг России.

С ним (как и вы, сопредседателем американо-российской «группы мудрецов») вы регулярно видитесь, сопровождаете бывшего госсекретаря США на встречи с Медведевым. Когда вы сидите рядом: два мэтра, два влиятельных международных тяжеловеса, — это впечатляет. Взгляды расходятся, а масштабность сближает?

— Встречаясь, мы с Генри не ведем пропагандистских бесед. Это было бы нелепо. Разбираем конкретные ситуации, ищем общие подходы с точки зрения здравого смысла. Сегодня Киссинджер понимает, как много зависит от хороших отношений с Россией, от сотрудничества с ней и в борьбе с международным терроризмом, и в урегулировании ближневосточного конфликта, и в деле разоружения. Воззрения Киссинджера претерпели заметную эволюцию, что естественно пусть для жесткого, но не твердолобого политика.

— В самом начале вы сказали, что с годами по форме стали терпимее относиться к недостаткам людей.

Но чем больше мы общаемся, тем заметней не выпячиваемая и внутренняя толерантность. Дипломатическая работа сыграла свою роль?

— Не раздувайте мою толерантность. (Смеется.) На международных встречах мне доводилось выходить из себя, закипать. Разумеется, возмущаясь, я не стучу кулаком по столу и не засовываю пальцы в рот, чтобы свистнуть. Но иногда невозможно избежать столкновения даже с теми, с кем до этого нормально работалось. В марте 1998 года в Бонне состоялось заседание контактной группы по Югославии. Мадлен Олбрайт была настроена неуступчиво. Решительно проталкивала антисербские положения в резолюцию. Переубедить ее не удавалось. Исчерпав аргументы, я сказал, что просто-напросто выйду из контактной группы.

— Это же скандал!

— Скорее ультимативный шаг, ставящий в тяжелое положение и дело, и партнеров. Но если ничего больше не остается, если настаивают на принятии требований, неприемлемых для России, надо показывать зубы.

— Сорвали заседание?

— Обошлось. Хозяин встречи Клаус Кинкель объявил перерыв и пригласил меня в свой кабинет. Предложил согласовать подходящие формулировки. Потом они были обкатаны с другими членами группы. Так что порой приходилось ссориться. И мириться — тоже.

— На восемь лет задвинутая в тень при Буше-младшем, ныне Олбрайт снова востребована, входит в окружение Обамы. Вы продолжаете общаться?

— Изредка. Мадлен меня поздравляет с праздниками, я — ее. Раза два-три Олбрайт звонила в Торговопромышленную палату, чтобы посоветоваться. Не по государственным вопросам — по бизнесу. У нее своя консультативная компания.