Я научила женщин говорить

«Кто-то из читателей заметил, что стихи «Или вправду там кто-то снова / Между печкой и шкафом стоит?» перекликаются с «Бесами», со сценой перед самоубийством Кириллова, когда он прячется в углу между стеной и шкафом. Ахматова многим об этом совпадении рассказывала, не уточняя, случайное оно или задуманное, а, как казалось, преследуя цель сколь можно большему числу непосвященных открыть метод Поэмы.

Это магическое ее свойство – прятать в себе больше, чем открывать,– одно из главных, но не единственное».

Анатолий Найман. «Рассказы о Анне Ахматовой»

Через площадку Интермедия

Где-то вокруг этого места («...но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня...») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:  

«Уверяю, это не ново...
       Вы дитя, синьор Казанова...»
              «На Исакьевской ровно в шесть...»
«Как-нибудь побредем по мраку,
       Мы отсюда еще в «Собаку»...»^{12}

              «Вы отсюда куда?» —
                                                   «Бог весть!»
Санчо Пансы и Дон Кихоты
       И, увы, содомские Лоты^{13}              Смертоносный пробуют сок,
Афродиты возникли из пены,
       Шевельнулись в стекле Елены,
              И безумья близится срок.
И опять из Фонтанного Грота^{14},       Где любовная стонет дремота,
              Через призрачные ворота
                     И мохнатый и рыжий кто-то
                            Козлоногую приволок.
Всех наряднее и всех выше,
       Хоть не видит она и не слышит —
              Не клянет, не молит, не дышит,
                     Голова madame de Lamballe[80],
А смиренница и красотка,
       Ты, что козью пляшешь чечетку,
              Снова гулишь томно и кротко:
                     «Que me veut mon Prince Carnaval?»[81]

И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется О н а  же (а может быть – ее тень):

Как копытца, топочут сапожки,
       Как бубенчик, звенят сережки,
              В бледных локонах злые рожки,
                     Окаянной пляской пьяна, —
Словно с вазы чернофигурной
       Прибежала к волне лазурной
              Так парадно обнажена.
А за ней в шинели и в каске
       Ты, вошедший сюда без маски,
              Ты, Иванушка древней сказки,
                     Что тебя сегодня томит?
Сколько горечи в каждом слове,
       Сколько мрака в твоей любови,
              И зачем эта струйка крови
                     Бередит лепесток ланит?

Глава вторая

Иль того ты видишь у своих колен,

Кто для белой смерти твой покинул плен?

1913

Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина, другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает: