Я не я

— А когда увидела тебя… перестал мне Джон грезится! — рассказчица отвела глаза, не желая видеть реакцию удивления пленника. — Только ты корабль-призрак в моем море — появился, исчезнешь и думай — а не померещился ли он мне? … а Джон… его я знаю давно, всегда он ко мне добр был, шутя, обещал, как вырасту, стану ему спутницей… Сейчас в серьез предлагает судьбу с ним разделить… А слово дала я ОТЦУ сегодня: если позволит с тобой проститься наедине, то снова платье надену и замуж выйду уже на следующей неделе, только за того, за кого сама пожелаю, — сказала это и замолчала. — Знаю, Джон с золотыми вернулся. Отец уступит.

Дункан не сразу нашел что сказать:

— Обескуражила ты меня, спасительница! Звать-то тебя как?

— Лилиас!

— Лилиас, говоришь?! Как сестренку мою единственную и обожаемую. И захочу забыть — не смогу!

Глава 21. Скованные одной цепью

Уже около месяца пленники Грахама следовали по землям англосаксов один за другим, скованные каждый по рукам и ногам, еще и между собой. Не было ни дня, чтобы их строй не пополнился. Сейчас он представлял собой многочисленную вереницу удручённого своей долей разномастного люда. Здесь можно было разглядеть как человека благородных кровей, так и простолюдина. Шотландцы, англичане, русы, норманны — все стали здесь равны в своем положении.

Путь, надиктованный жестокими прихвостнями Грахама, привел пленников в порт Саутгемптон. Отсюда планировалось отправить невольников в аравийские земли, используя на корабельном судне их же силу, как гребцов. По прибытии к месту назначения бедолаг ждала участь бесправных рабов, выставленных на продажу на невольничьем рынке.

У всех несчастных, попавших в эту вереницу скованных цепями, была своя история, и не каждый знал, причины своего полонения.

Но чаще всего причина кроилась в зависти — простой человеческой зависти, порождающей, как правило, — месть, изощренную и безжалостную!

Сэр Грахам был «орудием» для многих завистников. Он имел неплохой доход с этого дела.

Этот, своего рода, «палач», одетый всегда щеголем и прикрывавший неизменно свой нос каким-то элегантного окраса плотным шарфом, не удосуживался разбрасываться личным вниманием к своим пленным. Если ему что-либо было нужно в свою очередь от полоненных, он добивался этого при помощи слуг, не вступая в личный контакт с закованными в цепи.

Грахам приковывал к себе взгляд: скрытая часть лица, манерность господина, магнетический проникновенный голос, уравновешенность и спокойствие. Одним словом, в нем таились некая загадочность и таинственность, невольно разжигающие любопытство.

Особым вниманием его одаривали дамы.

Как, например, сейчас — в порту Саутгемптон любой мог наблюдать картину: одна довольно молодая и привлекательная особа женского пола в сопровождении слуги разыскала Грахама. Их встреча была, явно, запланированной.

Лицо этой леди скрывал первообраз вуали. Некое подобие ее в привычном понимании, надиктованное модой Древней Греции и представляющее собой драпированный платок из плотной ткани. Леди, «по-свойски», с очарованием в движениях, взяла за локоть Грахама и подвела к небольшой лодке, пришвартованной неподалеку от места, где происходила их встреча. Там слуга, следовавший по пятам госпожи, повинуясь приказу, приоткрыл часть груза суденышка. Как оказалось, их взору предстала часть оголенного человеческого тела, принадлежавшая, явно, атлетического сложения арабу. Руки араба были связаны. Он лежал спиной кверху, поэтому его лицо сложно было бы разглядеть в такой позе подошедшему Грахаму.

Если это действо было видимо любому заинтересованному наблюдателю порта, то диалог между леди и Грахамом был слышен только собеседникам, так как стояли они все так же близко друг к другу. Беседа их была недолгой. Грахам отдал своим людям распоряжения, касающиеся этого, как оказалось, нового «узника» навязанной судьбы подлых и таинственных распорядителей, и в сопровождении все той же леди покинул на некоторое время портовый причал.

Так араб примкнул к лагерю невольников. Новенький, несмотря на крепкое телосложение, в данный момент выглядел изнуренным и ослабшим. Его торс веревками привязали к шесту деревянного причала около остальных полоненных и бесцеремонно усадили на пятую точку.

Ближе всех к арабу оказалась группа скованных, среди которых были Дункан и Донован.

Дункан сочувственно взглянул на сарацина. Вопреки состоянию новенького и его теперешнего положения, в нем оставался дух человеческого благородства, природного мужества. В глазах светилась мудрость, которую человек может приобрести только с опытом. Образ сарацина не оставил равнодушным Маккоула.

Дункан подумал, что может оказать небольшую помощь вызывающему к себе симпатию иноземцу. Он вспомнил, как девушка, носившая имя его сестры, при прощании в хлеве, одарила его сумкой с чудо-травами:

— Это тебе пригодится! Раздобыла у целителя — достаточно разжевать листы в несколько приемов и почти любой недуг быстрее сойдет. Твоему соратнику в дороге нелишним будет.