Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— Да всё дезинфицируют чем-то. У вас на филфаке что, другие запахи?

— Вы не поверите — другие!

— Странно. Я думал, система уборки унифицирована по кампусу. Вы ещё не готовы меня отпустить? — Феликс осторожно разомкнул руки Юны. — Погодите, я хочу вас спросить. Так уж вышло, что я писал диссертацию у Ельниковой, и кое-какие слухи до меня дошли. Сейчас паззл у меня в голове сложился, вроде бы это про вас говорили, что был какой-то скандал с Ельниковой — это верно?

— Смотря о чём вы.

— Про то, что вы с ней в интернет вывалили не стесняясь.

— Да, верно. Лично я действительно не стесняюсь, что вывалила. Не хватало в себе держать. А вы, раз такой сплетник — там бы и оставались, в матушке-России! И следили бы за нашей историей.

— Да не собираюсь я в вашей с ней истории копаться, — с некоторым раздражением отозвался Еремеев. — Мне очевидна ваша тоска по дружескому общению со старшим коллегой, учителем, который помог бы в жизни и направил. Тоска по матери. Всё. Больше можем к этой теме не возвращаться.

— Да уж, пожалуйста!

— Я помню вас, когда вы приходили в мой кабинет в период подготовки того круглого стола на культурном форуме. Вы были в таком нервно-возбужденном состоянии… как и сейчас. Вы всегда такая?

— Извините, но да. Другой вряд ли буду.

— Да не проблема. Просто вы быстро истощаетесь. Объятия помогают набраться сил? — пошутил Феликс.

— Чёртовы ваши руки. Кто же виноват, что они такие приятные, — пожаловалась Юна, снова обнимая его. Феликс вдруг крепко обхватил ее — уже совсем не утешительно и не по-дружески, и спросил — тихо и серьезно, пародируя её вопрос про объятия:

— Очень надо с вами переспать, вот правда. Можно?

— Надо — значит, переспим, — с готовностью передразнила она его.

— Только не будьте такой дохлой.

— Устала очень от мучений.

— Мученица, — его лицо опять приняло сумрачное выражение. — Вы опять считаете, что вы одна такая уникально усталая? Вот и отдохнём. Кафе, библиотека, койка. Идёмте, я закрою дверь. И ещё, Юна, — задерживая девушку в дверях, Феликс вдруг с улыбкой произнёс:

— С приездом.

Когда они вышли на улицу, Феликс кивнул на пару студентов, которая прошла мимо них, гордо держась за руки:

— Рискнёте?

Юна не поняла; он протянул ей руку, за которую она с готовностью ухватилась. Как же это было приятно — пройтись с ним за руку. Или она просто изголодалась по мужскому вниманию, и так приятно было бы с любым? В замешательстве Юна пошла с ним по аллее, с удовольствием чувствуя его крепкое и ласковое пожатие.

Сбоку от дорожки она заметила ковёр из опавших сиреневых цветов и подняла голову. Феликс тоже остановился:

— Уже опадают. Любят цвести в холода, а холода-то уходят.

— Симпатичные какие! Это вы к ним привыкли, а я ещё не видела, — с этими словами Юна отпустила его руку и устремилась к цветочному ковру. Подняла несколько ещё не увядших цветов, с интересом рассматривая их.

— Какие крупные. Как называется это дерево?

— Не знаю. Знаю только, что в южной Калифорнии их много.

— Почему цветы упали? Они же даже не завяли.

— Просто некоторым суждено погибнуть в самом цвету. Сами не знаете, что ли?

— Какую страшную вещь вы сказали. Мысль, которая меня всю жизнь ужасает, — Юна снова вспомнила про свой диагноз и подумала, что бояться нечего: даже если они сегодня и впрямь переспят, если он не передумает — что это такое рядом с болезнью и смертью?

Они зашли в небольшое кафе; оно находилось в тени на площадке, покрытой каменными плитами. Взяв заказ, сели за стол; Юна воскликнула:

— Да что же это! Стол-то качается. Пересядем?

— Хрен мы пересядем. Я тут каждый день обедаю. Это самый спокойный столик. Остальные ещё хуже.

— Да ладно! Зачем же вы сюда приходите, раз так неудобно?

— Мне — удобно. The food is terrific, стол потерплю, народу тут почти никогда не бывает, всё в тени. Меня радует размер вашей порции, — кивнул он на Юнину тарелку. — Видно, вы готовы приступить к жизни со вкусом.

— Всегда любила плотно поесть, — призналась Юна. — А вы повеселели. Должно быть, правда были голодны.

— Ещё бы. Шесть часов только воду пил, да и утром перехватил пару бутербродов.

— И всё? — ужаснулась Юна. — Как же вы выживаете?

— Сдаю проект. Время нелёгкое, — лаконично ответил он. — А в вас, я смотрю, тоже всё сгорает, что ни съедите?

Некоторое время ели молча. Наконец Юна не выдержала:

— Вы не могли бы не смотреть на меня?

— А что вас смущает? Я же вам не запрещаю смотреть на себя. При дневном освещении черты вашего лица производят такое впечатление… знаете?

— Какое?

— Нечто фантастическое, — довольно усмехнулся он. — Да вы ешьте, не разговаривайте, а то поперхнётесь.

— То есть вы предлагаете есть и молча друг на друга вот так таращиться?

— Если тебя смущает, что я таращусь, можешь жевать с закрытыми глазами.

Юна ничего не стала ему говорить про обращение на «ты», решив посмотреть, что дальше будет. Феликс доел и, отставив тарелку, придвинул к себе чай.

— Юна, скажи мне, эта внешность… ну… зачем тебе наука? Здесь же ЭлЭй. Ты моделью не работала? Не хочешь тут попробоваться на кастинги? Их каждую неделю объявляют.

— Всё ещё пытаетесь меня оскорбить?