Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— Ничего. Ей в последние годы пришлось так тяжело, что сил на отношения сейчас нет. Но, мне кажется, он согласен ждать хоть до пенсии. Тоже мужик непростой, конечно. Весь в работе. Но для неё был бы вариант отличный. Интересный, толковый… с юмором неплохо. Хотя в целом зануда, ещё хуже меня. С другой стороны, не зануды в наших лабораториях не задерживаются. Она с ним уже переспала с горя, веришь, нет?

Ельникова встала, потом снова села, потирая лоб.

— Лена, я же сказал, что она у меня совета спрашивала по поводу интима.

— Я думала, что в теории!

— Нет, она уже продвинутый пользователь прекрасного тела, которое мы с тобой ей подарили.

— То есть дочурка у меня больше не девственница.

— Пусть это будет самой большой трагедией в твоей новой жизни, — засмеялся Петров.

— Я не к тому, — жестом остановила его бывшая жена. — Просто я уж думала, она никогда не решится. И коль скоро она это сделала — должно быть, всё-таки влюблена по уши?

— Могла бы быть. Если бы кое-кто ей башню не сорвал.

— Это из-за меня она не хочет отношений?

— Прямо скажем, ты у нас не идеал матери. Юна не может забыть твоей ненависти и не верит, что кто-то способен искренне её любить.

— Паршивый я человек, Петров. Совсем никудышная мать. Не помогла, не поддержала — ни в чём, никогда. Может, и к лучшему, что Юна росла не со мной. Боль от потери Марины всё человеческое во мне окончательно уничтожила, я стала просто высокоточной вычислительной машиной.

Петров ласково погладил Ельниковой лицо.

— Я не думаю, что ты перенесла бы на дочь комплексы своей молодости, как ты поступила с «чужой девкой» Прищепкиной. Всё же слишком много чувств она у тебя вызывала, слишком много нервов ты потратила. Ты уже не была способна действовать адекватно и несла всякий бред. От боли ты немного сошла с ума. Я теперь понимаю. И больше тебя не виню.

— Без твоей поддержки я погибну, Володя. Не бросай меня одну… наедине с собой.

— Не брошу, бедная ты моя мученица. И бедная Юна… она ведь до последнего тебя защищала, пока не узнала, кто ты. Всё твердила, что ты её родила и имеешь право знать, что твой ребёнок нашёлся. Что ты ни в чем не виновата, потому что в каком-то сериале ей, видишь ли, объяснили, что целеустремлённому похитителю ничто не может помешать забрать ребёнка у самых бдительных родителей.

— Она всегда была на моей стороне… а я… причинила ей столько вреда, принесла столько горя… не сделала для неё ничего полезного. Только родила — но что такое жизнь, как не путь к смерти? Ведь не жизнь я ей подарила, а смерть. Перспективу умирания.

— Вот как ты теперь рассуждаешь. Но ты права в том, что жизнь — это путь… всё-таки путь у Юны интересный, посмотри, какая она.

— Всеволод, а ты, ну… если бы не ситуация с Юной… если бы Юна не ненавидела меня так сильно, если бы простила, если бы вернула свою любовь ко мне… скажи, ты бы…

— Хотел бы я снова жить с тобой? Честно, не знаю, Лена, как мы уживёмся. Не очень-то возраст у нас для подобных кардинальных изменений в жизни. Но попробовать, наверное, стоило бы. Вдруг легко, гладко бы пошло. Так бы и старели бок о бок. Согретые любовью обожаемого ребёнка.

— Может, это ещё будет.

— Кто знает. Оптимистка ты моя.

— Просто помечтать… Иногда я просыпаюсь, потому что явственно слышу, как Юна зовёт меня: мама, мамочка! Мечты никто не может отнять. Не так ли…

— Раньше ты не делилась своими фантазиями.

— Больше не желаю от тебя закрываться. Я и другим не делилась. Я была в тебя влюблена…

— Эка новость, — засмеялся Петров.

— Я была влюблена до того, как мы оказались на твоей раскладушке в общежитии для педагогов МГУ, Володя. До того, как ты наконец соизволил до меня снизойти.

Петров приподнял Ельниковское бледное треугольное лицо за выступающий вперёд подбородок.

— Не понял?

— Влюбилась в тебя по твоим работам, и мне нравилось видеть тебя… орущим и стремительно передвигающимся на твоих длинных худых ногах в коридорах университета. Походка и ор в точности как у Юны… Нравилось, что ты одержим математикой, дифференциальными уравнениями в физике. Твои густые взъерошенные волосы — я ими просто бредила… На общих мероприятиях, на совместных факультетских заседаниях я всё время старалась сесть поближе к тебе. Но ты никогда меня не замечал… Я даже не мечтала, что такой блестящий учёный обратит на меня внимание. Мне всегда хотелось на тебя равняться. Полудетская влюблённость в старшего коллегу… Именно поэтому я была такой надменной. Ходила и выкаблучивалась, изображала из себя неизвестно что… Старалась, чтобы ты ни в коем случае не догадался, мне казалось, я умру, если ты меня отвергнешь.

— У меня задёргался глаз… тот самый, в который ты вломила кулаком, — Петров попытался потереть глаз, но в затылке тут же сократилась какая-то мышца, заставив его нервно дёрнуть головой; он начал растирать шею. Ельникова, насладившись эффектом от своего признания, продолжала уже смелее: