Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

Ельникова, беря бывшего мужа под руку, взволнованно спросила его:

— Значит, ты не будешь просить за меня?

— Не буду, Эллеонора. Люблю тебя, но просить не стану. Я сам отговаривал дочь от знакомства с тобой, предупреждал её, что ты ей причинишь боль. Даже не зная, что ты уже такое ей устроила. Разбирайся с этим сама. Она за тебя билась? Пыталась заслужить твоё внимание, любовь? Выяснить, что с тобой? Вот делай то же самое. Больше я ничем не помогу. Пусть она сама решает. И ещё. Ни тебя самой, ни твоих вещей в моём доме не будет. Это дом дочери. Ей здесь должно быть комфортно.

Ельникова кивнула.

— Твои вещи в «Метро Плазе», — продолжал Петров. — Я не стал забирать — ты надолго сняла там номер?

— Пока на две недели, но собираюсь продлить.

— Вот это правильно. Там дорого, конечно, но я оплачу. Или хочешь — найдём тебе квартиру в Вестсайде? Была женой — а станешь любовницей, которой снимают помещение для встреч. Видишь, как тебя за твои оплошности понизили в статусе.

Ельникова засмеялась.

— Ты прав. Сделаем, как скажешь. Всё верно. Я подумаю, как быть.

— Молодец, слушайся мужа — нет, прости, любовника; он тебя за это будет баловать.

— Ой, побалуй, пожалуйста!

— Только без глупостей, Лен. Хорошо?

— Если ты о самоубийстве, то я не собираюсь накладывать на себя руки. Сегодня я чувствую, что желание быть с Юной и с тобой сильнее.

— Это хорошее начало.

— Начало — а я ещё позавчера думала, мне конец…

— Да где там конец! Конца-края не видно… нашим мукам, — пошутил Петров. — Потерпим, побьёмся ещё. Умереть всегда успеем. Дай ей то, чего у неё никогда не было: много безусловной любви. Много ласки и внимания. Как бы она тебя ни гнала. Пусть она хотя бы почувствует, что это такое. И посмотрит, хочет ли от тебя это регулярно принимать. Предупреждаю, что это может занять месяцы. Годы.

— Да как же я дам дочери всю свою любовь, если не смогу к ней приблизиться решением суда?

— Ты совершишь невозможное. Если потребуется — нечто совершенно непредставимое, невообразимое и немыслимое. Как любая нормальная мать ради ребёнка. Понятно?

— Но мы с тобой… можем хоть иногда встречаться? — с мольбой подняла на него Ельникова свои тускло-серые глаза.

— Можем, конечно. Тем более я этого хочу.

— Юна будет против…

— Я не собираюсь указывать Юне, с кем ей спать, а с кем нет, и уверяю тебя, она по отношению ко мне тоже этого делать не станет, — Петров сел на скамейку и посадил Ельникову к себе на колени.

— Да ведь секс — это не её конёк, — криво улыбнулась Ельникова, кладя голову ему под подбородок. — Девочка пошла не в маму. Я прямо хотела ей всё испортить… испортить, изгадить, опошлить, чтобы она поняла, каково это — быть мной. Закомплексованной, которая в молодости спит с кем попало. С первым, кто предложит. Я потеряла голову, я так любила её, что желала ей всего самого худшего; чем больше я её любила, тем больше ненавидела за это. С какой стати я должна радоваться, что жива она, когда дочь моя пропала без вести? Я и её ненавидела, и себя — ещё больше. Склоняла её к тому, что могло бы её сломать… Но она не поддалась. Насколько я знаю, она ни с кем не встречалась. Очень всегда себя берегла для особенного чувства. Не то что я… Мне стоило подождать тебя. Пускай даже до двадцати восьми лет. Да сколько угодно. Я бы хотела, чтобы ты стал моим первым мужчиной.

— Но я же им и стал, Лена, — напомнил Петров, гладя её руку и перебирая пальцы. — Первым, кого ты полюбила. Первым и единственным, я в этом на самом деле никогда не сомневался.

— Да, правда. Но смолоду я сознательно разрушала себя. И возобновила после развода. Я сама виновата в том, что моя жизнь стала адом.

— Надо исправить это, Лен. В гроб не завтра, мы успеем исправить то, что натворили. Кстати, дочь спрашивала, девственницей ли ты мне досталась, — щекоча коленку жены, ехидно поведал Петров.

— И ты, разумеется, с готовностью ей выложил всю постыдную, неприглядную правду.

— Выложил. Но не унывай. Зато сейчас ты мне досталась почти девственницей. «На меньшую половину пальцев руки»…

Оба засмеялись. Затем Петров поделился:

— Здесь в Юну влюбился мой коллега. Крышу снесло.

— Хороший человек?

— Да вроде надёжный. Уж получше… некоторых, не будем их называть!

— Спасибо большое!

— Феликс Еремеев — у тебя учился, знаешь же такого?

— Ё-моё! Тот самый Еремеев, который у меня защищался, что ли? Помню, конечно… Да ты что! Он давно уехал… Точно, он же теперь здесь!

— Через забор, я бы сказал.

Ельникова испуганно посмотрела на забор.

— Серьёзно? Вы соседи?

— Извини. Я ему посоветовал тут снимать.

— Вот как бывает… Его же, кроме физики, не интересует ничего.

— Совершеннейший ботаник. Как мы с тобой были.

— Это здорово, что кто-то ею очарован, тем более такой мужик; она же, ну… очень уж на любителя. Даже при всей своей красоте. И что там с ответными чувствами?