Я (не) согласна

— Я погляжу, вы степного хана не жалуете? — осторожно спросила я.

— Я им бесконечно восхищаюсь, — мрачно ответил Дамир. — И завидую безмерно. И боюсь его. Сегодня пшеница, завтра рожь, потом что? Начнет полезные ископаемые искать? Магов выращивать?

— А дальше вас ждет политический брак с Галлией, — напомнила мужчине я. — И технический прогресс.

— Твою мать, Степа! — стукнул ладонью по столу блондин. — Зачем напомнил? Пиши давай, некогда лясы точить. И отчет не забудь по инспекции. И вот еще… книги проверишь у Рыжакова. Откуда он такой чистенький взялся? Я ли пропустил, или действительно честный кнес? И знаешь что…

— За булками сгонять? — ухмыльнулась я. — Обедать пора, Дамир Всеславович. Ну не злитесь, жениться всё равно придется рано или поздно. А всё, что вы мне тут наговорили, я и за три дня не осилю!

— Сволочь ты, Степан, — тоскливо вздохнул Дамир. — Такой день испортил! И зачем? Теперь придется напиться.

Глава 21. Мужчина и женщина

Напиваться Дамир Всеславович изволил в одиночестве, наказав мне заниматься делами. Я не стала возражать, да и толку от моих слов всё равно бы не было. Уже заполночь загрохотали двери, заскрипели ступеньки, а потом за стеной раздался богатырский храп. Я невольно улыбнулась, откладывая любимое «самопишущее перо» (так его Дамир обозвал, не удовлетворившись словом «ручка»), которое теперь всегда носила с собой в кошеле, и потерла глаза. Явился!

Заглянув к нему в комнату, покачала головой: блондин, уткнувшись лицом в подушку, спал поперек огромной кровати прямо в сапогах. Голова же болеть будет! Едва вышло их стащить: хорошо, что он тяжелый и не упал с кровати вслед за обувью. Не удержалась, дотронулась до его волос цвета пшеницы: действительно ли они такие мягкие, как кажутся? Погладила по голове, пропустила сквозь пальцы кудри, осторожно убрала их с высокого лба. Я никогда не видела его так близко. Оказывается, у Дамира длинные, почти девичьи ресницы рыжего цвета, горбинка на переносице и пухлые губы. Он и издалека хорош собой, и вблизи просто красавец. Едва удерживаюсь, чтобы не уткнуться носом в его шею и не вдохнуть запах — у Степана явно нездоровое влечение к своему работодателю.

Вспомнив о прислуге и хозяйке гостиницы, я с сожалением отступаю от своего нареченного супруга и тихо закрываю дверь. Уже наступил новый день, и вряд ли он будет легким.

До обеда Дамир подняться не смог, показательно стеная и требуя то нотариуса, то лекаря, а еще велел мне немедля купить какую-нибудь ювелирную штучку (подороже, не мелочись!) для очередной актриски. Странно, он обычно цветами обходился, но приказ есть приказ. Нашла в лавке красивую брошь с изумрудами и отправила по указанному адресу.

Заодно пробежалась по городу, заглянув по дороге в редакцию «Рыбацких новостей» и помахав перед носом местных репортеров карточкой «вольного сотрудника Даньской Газеты». Мне эту карточку с превеликим удовольствием в Даньске выдали вместе с гонораром, уговаривая всенепременно вернуться. Поскольку письмо в Аранск о рекомендации назначения Градского советником сельского хозяйства было отправлено еще вчера вечером, в газете назавтра выйдет большой материал о махинациях на хлебной бирже и о будущем смещении прежнего советника. Памятуя гнев Дамира после даньской статьи, имен называть не стала, только намекнув, что новый чиновник уже в летах и нынче в опале. Только дурак не догадается.

А после обеда всё началось по новой: бумаги, расчеты, проверка новых подвод с зерном. К слову, два представителя от волостей исчезли без следа, незначительно облегчив нам жизнь.

Рыбацк оказался городком совсем небольшим, но интересным. По чистым улицам бродили всяческой марки аферисты, бревна, направляемые в степь, неведомым образом усыхали и сгнивали именно здесь, в женской тюрьме сидели сплошь праведницы (по их словам, разумеется), и даже в театре были свои интриги. Актеры, к слову, здесь оказались вполне достойные, (четверо из них были профессионалами, остальные — местные любители), а репертуар современный. История театра тоже представляла интерес: сюда вначале приехала прекрасная Соломея Лоскутова, некогда актриса Аранского большого театра, сбежавшая, судя по слухам, от какого-то высокопоставленного и очень настойчивого поклонника. Столичная дива вскружила голову богатейшему из местных купцов, вышла за него замуж и на его деньги построила для себя театр, где и играла до сих пор, уже очень престарелых дам.

С Соломеей мы вначале почти подружились, женщина она оказалась умная и веселая, хотя и излишне уверенная в своей привлекательности. Ей уже перевалило за восемьдесят, но она называла меня милым юношей и сладким мальчиком, а потом и вовсе попыталась учинить надо мной возмутительное насилие. Дамир, услышав от меня пересказ событий, ржал даже не как конь — как стадо коней — и потребовал, чтобы я непременно рассказала о подобной ситуации в одном из романов.