Я не вижу твоего лица

Просыпаясь и засыпая в могучих объятиях Давида, я неустанно благодарила Бога за подаренное мне счастье. Зелёный чай в летней беседке по утрам, долгие разговоры обо всём на свете, совместная работа на огороде, где Давид учил меня пропалывать морковь и клубнику, сбор вишни, приготовление обеда и прогулки по городу. Ближе к вечеру Давид уходил либо- вести какой-нибудь юбилей или свадьбу, либо- в бар, где пел в группе «Псы заброшенных улиц». 

Оставшись одна, я бралась за уборку или погружалась в чтение аудиокниги.

Несколько раз мы просто садились в старый автомобиль Давида, открывали окна, включали музыку и мчались по городу, наслаждаясь тёплыми потоками воздуха, ласкающими оголенные участки кожи. Мелькали огни витрин и фары встречных машин, сгущались индиговые сумерки, город шумел, веселился, наслаждался отпуском и временным бездельем.

Я упивалась каждой минутой, каждым мгновением, не в силах поверить, что всё происходящее не сон, не мои фантазии, а реальность. 

Я была влюблена в Давида, в его небольшой домик и огород, в странный, полный чудес город  Пятигорск. Огромные пёстрые клумбы, словно тяжёлые ковры, в Цветнике приводили меня в восторг, грот Дианы, в тёмных углах которого мы долго целовались, доводя друг друга да неистовства, в благоговейный трепет, озеро Провал в глубине пещеры  восхищало и пугало своей таинственностью. Порой, внезапно, в голову приходила мысль:

- Как же я раньше жила без всего этого? Без Пятигорска, без блестящей чёрной вишни, без хора сверчков и цикад по ночам, без лопающихся пузырьков воды «Нарзан» на языке, без Давида, нашей с ним страсти и нежности, завтраков и ужинов, без пронзительно-голубого неба,  без жаркого солнца, без чистого, лёгкого, вкусного горного воздуха?

- Чем ты планируешь заняться?- вдруг спросил меня Давид. И сердце словно упало куда-то вниз, словно этим вопросом он ставил точку во всём хорошем, что между нами происходило за эту неделю.

Журчала вода, бьющая из шланга. Ярко и вкусно пахло помидорными листьями. Я сидела на крыльце, поглощая вишню, Давид совершал вечерний полив. Закат бронзой растекался по траве, верхушкам деревьев, по обнаженному по пояс телу Давида.

- Не знаю, - проговорила я, с трудом проглатывая мякоть, потерявшей вкус  ягоды. – Мне больше нельзя работать массажистом.

Ни на что не пригодная обуза, вот кто я! Должно быть, Давид сейчас разочаруется во мне, сочтёт бездельницей.

- Женщина, чей мир ограничен лишь стенами кухни и кастрюльками, мне не интересна, - подумает он. – О чём с ней говорить? Что обсуждать? 

Неужели я думала, посмела подумать, что буду теперь всегда лишь убирать, готовить и возиться в огороде? Что такому мужчине, как Давид, будет достаточно этого? Нет, ему нужна другая женщина, сильная, разносторонняя, деловая. Он красивый, молодой, энергичный и умный, чтобы связать свою жизнь с беспомощным инвалидом, у которого даже профессии нет.

Тяжёлый протяжный вздох сам собой вырвался из груди, а вместе с ним и выступили слёзы. Ну да, осталось только разреветься. Не смей, Алёнка- курица, закуси нижнюю губу, зажмурься, загони слёзы и жалость  внутрь себя.

Поздно! Давид увидел, бросил на землю шланг, на что тот обижено зашипел, уткнувшись в траву.

Его ладони на моих щеках, лицо и обнаженные плечи, облитые закатом.

- Посмотри на меня, - требует он, а голос тихий, но властный.

Вглядываюсь в размытые черты его лица, замираю от ощущения тепла его кожи. Разве можно так бурно реагировать на каждое прикосновение этого мужчины? Разве можно так зависеть от него?

- Не смей сдаваться! Не смей ставить на себе крест! Слышишь?

- Я больше ничего не умею, кроме массажа, как ты не понимаешь? А теперь, я – никто, обуза, балласт!

Получается истерично, визгливо. Сон развеивается, суровая реальность напоминает  о себе гадкими, тягостными воспоминаниями с тухловато- гнилостным душком. Синие штаны спортивного костюма, сапоги, пинающие моё тело, маслянистый жирный дух крема для обуви, узоры на линолеуме, боль во всём теле. Бесстрастный, равнодушный голос хирурга в моём персональном мраке, игла, пронзающая вену, звон хирургических инструментов, болезненная слабость наркотического опьянения, тугая повязка на глазах, судно под мягким местом. Мерзкий дух крови и гноя в перевязочной, страх, доводящий до дрожи, до стука зубов, до тошноты. А вдруг не получилось? Вдруг зрение не вернётся никогда? Свет бьющий по глазам, эйфория от облегчения, звон в ушах, моё соскальзывание в обморок, резкий запах нашатыря, ворвавшегося в, уже начинающее мутнеть, сознание.