Я никогда не была спокойна

Разумеется, ее понятие об ораторском искусстве, как и обо всем остальном, чем она занимается, – нравственное. Уже в 1920 году в ее «Воспоминаниях» несколько страниц занимает своеобразное пособие по ораторскому искусству: у оратора не должно быть ни малейшего расхождения между мыслями и словами. Нельзя использовать «экзотические и искусственные слова», речь не должна фокусироваться на самом ораторе, нельзя допускать никаких клише и демонстрировать свою образованность, только чтобы произвести впечатление на аудиторию и подчеркнуть разницу между неграмотным народом и оратором, который «наполовину или на три четверти тоже неграмотен». Балабанова – «религиозный» проповедник: когда она говорит, она впадает в транс. Даже чужие речи она переводит столь эмоционально, что всегда вызывает восхищение. Но она не любит, когда аплодируют ей лично: она считает это «осквернением революционной деятельности». Аудиторию должно захватить «социалистическое слово», а оратор должен сохранять нейтральную позицию: только так он может уберечь себя от «тщеславия, честолюбия, от подмены средств целью, того рокового зла, которое привело к моральному и политическому краху стольких ниспровергателей»[545]. Однако Анжелика осознает, что этот ее образ мыслей «привнес в ее жизнь много трудностей и проблем»[546].

Надо сказать, что в «теории ораторского искусства» Балабановой есть одно противоречие. К моменту написания воспоминаний у нее уже созрела мысль об отъезде из России, она на собственном опыте ощущала крах коммунистического режима, бессильно наблюдала за интригами, направленными против европейских социалистов и своих дорогих итальянских товарищей. И все же на митингах она держала несогласие при себе. И писала, что «тот, кто не чувствует святости кафедры, на которую он взошел, – самый несчастный из несчастных»[547].

Но теперь она в Соединенных Штатах, и все это осталось далеко, на расстоянии светового дня – это относится к трем предыдущим жизням. Теперь перед ней совсем другая публика, привыкшая есть, когда выступает оратор, задавать вопросы гостю и ждать от него конкретных ответов, по возможности ироничных и на хорошем английском языке (Анжелика никогда не говорила свободно, но ее сильный русский говор придавал ее манере говорить особую привлекательность). Американская кафедра не дышит святостью: Балабановой платят за «паломничества», организованные Кейт Вулфсон, менеджером, который с огромной скоростью возит ее из одного города в другой.

Подыскать менеджера Анжелике посоветовала Эмма Гольдман: «У тебя патологически отсутствует практический смысл, ты живешь в каком-то своем мире». Гольдман привела Анжелике три причины, по которым лучше жить и работать в США: в отличие от Европы, лекции здесь оплачиваются; американцы любят ходить на лекции как в театр («это избавляет их от чтения и помогает понимать прочитанное, а вот в Англии интеллектуалы не ходят на конференции, а рабочие не тратят на них ни копейки»); в США «работа “самозанятого” возможна и легка».

Тот факт, что у тебя уже есть менеджер, говорит о том, что тебе не будет трудно. Все зависит от хорошей организации. Лучше всего, когда твои выступления запланированы, когда не надо самой организовывать конференции. В этом случае ты ни за что не отвечаешь и ни за что не платишь[548].

То, что Балабанова берет плату за проведение конференций, не означает, что она стала продажной. Это далеко не так. Еще ей помогает жить и выживать Avanti! и ее небольшая партия, оставшаяся во Франции. Ей нужно все больше и больше денег, потому что она должна финансировать антифашистов, бегущих из Италии, и евреев, покидающих Германию и Австрию. Она не упускает ни одной возможности и приходит в ярость, когда Джордж Селдес не присылает ей ни копейки от продажи своей книги-бестселлера[549], в которой целая глава посвящена эпизодам из жизни, связанным с Лениным и Муссолини, рассказанным Анжеликой несколько лет назад в Париже. И она подает на него в суд. Он «вор и негодяй», – пишет она Гольдман[550].

Эмма с трудом верит, что Джордж мог совершить такое, она требует от него объяснений, говоря, что не стоит раздувать скандал из-за денежного вопроса, который может появиться в буржуазной прессе. Селдес объясняет ей, что