Я никого не хотел убивать

— Обещала, но Иван Никанорыч ничего не хотел слушать. Потом самым наглым образом начал требовать от меня некоторой компенсации. Ты понимаешь, что имею в виду?

Я кивнул головой.

— Мерзкий, полупьяный и слюнявый, он стал меня лапать…

— Могу представить, до какой степени тебе было противно! — произнёс я лишь ради того, чтобы поддержать разговор.

— Иван Никанорыч разорвал на мне блузку. Он говорил какие-то гадости. Я уже не помню, как его нож оказался в моей руке. Я не собиралась его убивать! Это была самооборона слабой беззащитной женщины.

— Танечка, отлично тебя понимаю! — нахмурившись, сказал я.

— Правда? — с лёгкой дрожью в голосе спросила она. — Ты веришь, что у меня не было другого выхода…

— В подобной ситуации каждый нормальный человек способен на многое, о чём бы раньше не осмелился и подумать, — изрёк я, особо не напрягая голову над своим ответом.

— Я тоже никогда бы не подумала, что способна на такое…

Она вновь заплакала.

— Одни, в порыве отчаяния, совершают геройский поступок, другие опрометчиво встают на путь преступления… — подытожил я.

Поднявшись со стула, я слегка тронул её за плечи и сочувственно произнёс:

— До некоторых пор так и будем считать, что всё произошло именно по такому сценарию, который ты только что мне представила…

— Почему до некоторых пор? — встревоженно переспросила она, размазывая по щекам блестящие горошинки слезинок. — Я же призналась, что убила Ивана Никанорыча! Он порвал мою блузку. Я была вынуждена защищаться…

Я по-дружески погладил её по волосам:

— У меня очень большие связи. При необходимости обязательно помогу тебе найти опытного адвоката, — пообещал я, заведомо зная, что никогда и ничего подобного не сделаю.

— Спасибо огромное! — запричитала Лихачёва. — Дай бог тебе здоровья! Жене твоей и деткам…

Я взглянул в её растерянные глаза и увидел в них то, что она так тщательно от меня скрывала. В них не только отражалась вся её душевная боль, но и проглядывала немая мольба о помощи.

— Кстати, о детках… — протянул я. — У меня их пока нет и, по-видимому, в ближайшем будущем не предвидится…

Прежде чем окончательно выразить свою мысль, я ещё немного подумал и лишь затем категорически заявил:

— А вот насчёт твоей Леночки, даже не сомневайся! Можешь мне поверить. Её обязательно оправдают…

Глава 10

Я никогда не видел смертельно раненную львицу в тот момент, когда безжалостные охотники забирали у неё крохотного детёныша, но могу представить её устрашающий взгляд, полный ненависти и безысходной беспомощности. Именно таким уничижительным взглядом Татьяна смотрела на меня.

— При чём здесь моя дочь? Не смей не только упоминать о ней, но навсегда позабудь её имя! — с трудом сдерживая вспышку гнева и дикое желание вцепиться острыми ноготками мне в лицо, воскликнула она.

Её глаза угрожающе сузились.

— Точно знаю, что к гибели Ивана Никаноровича ты не имеешь никакого отношения, — спокойно ответил я.

— Сколько можно повторять одно и то же? Это я убила нашего изверга соседа!

— Надеюсь, ты достаточно хорошо понимаешь, что такими серьёзными вещами не шутят? — по-прежнему сохраняя хладнокровное спокойствие, поинтересовался я.

— Проклятье! Да кто ты, собственно, такой, чтобы я перед тобой оправдывалась? — не скрывая поток взбудораженных эмоций, почти выкрикнула Лихачёва, и тут же, предельно холодно и сухо, добавила:

— Если необходимо, прямо сейчас собственноручно напишу чистосердечное признание.

— Не вижу смысла! — лаконично ответил я. — Хотя, вынужден согласиться, что чистосердечное признание иногда является единственным способом достичь желаемого результата.

— Кто бы сомневался в том, что для любого следователя желаемый результат важнее всего! — озлобленно высказалась она. — Конечно, если не ты сам, то твои бывшие коллеги способны на любую подлость, лишь бы обвинить невиновного человека.

Ей ужасно хотелось послать меня куда подальше, но благоразумие взяло верх над желанием и не позволило этого сделать.

— Взрослая женщина, а говоришь какую-то глупость, — посетовал я, с укором посмотрев на неё.

— Разве я не права? Ещё со сталинских времён научились выбивать любые признательные показания…

— Ты меня не так поняла, — вынужденно оправдываясь, сказал я. — Чистосердечные признания зачастую выгодны самому обвиняемому. В этом действительно есть некий здравый смысл…

— Есть смысл или нет, мне абсолютно наплевать! — вспылила Лихачёва.

Я не мог не заметить, что она была на грани нервного срыва. Ею овладела чрезмерная озлобленность порождённая приступом страха. Она могла быть строгой и бескомпромиссной в суждениях, но при этом оставалась хорошей матерью, безумно любящей свою единственную дочь.

— Что-то плохо верится в искренность твоего чистосердечного признания! — с вызывающей иронией, но более сдержанным голосом произнёс я.

— Мне безразлично, веришь ты или нет! Главное, не нужно впутывать в эту грязную историю мою девочку. Она ни в чём не виновата! Оставь моего ребёнка в покое…