Я никого не хотел убивать

— Это видно невооружённым глазом.

— Я не знала, что мне делать.

— В любом случае, не стоило выходить за рамки закона!

— Мне не с кем было посоветоваться…

Я решил, что моё безмолвие в данной ситуации будет для неё лучшим ответом. В этот момент даже самые добрые слова могли показаться не только грубыми, но и неуместными. Она должна выговориться, и самостоятельно принять единственно верное решение.

— Я пыталась найти выход из создавшегося положения… — еле слышно пролепетала Лихачёва.

— Значит, плохо пыталась! — несдержанно укорил я, чувствуя, что начинаю заводиться.

Глава 11

Некоторое время мы оба настороженно молчали. Я мог хотя бы догадываться, о чём она думала. Мои же мысли были для неё недоступны. Она не могла и предположить, что в этот самый момент мне как никогда хотелось овладеть долларовыми купюрами и сберкнижкой на имя предъявителя, которые находились в комнате Ивана Никаноровича, и уже были ему абсолютно не нужны. Ещё я мечтал как можно скорее оказаться рядом с Ниночкой Прудниковой. Конечно, она ещё не стала для меня самым дорогим и близким человеком, зато была единственной женщиной на всём белом свете, которая слепо верила, что мне можно доверить самые сокровенные тайны её души, и что я могу посвятить ей всю свою сознательную долгую жизнь. Чем старше и мудрее я становился, тем более отчётливо хотел иметь рядом с собой верную надёжную подругу…

— Тебе легко читать нравоучения! — непроизвольно возвращая меня к реальной действительности, еле слышным голосом сказала Лихачёва. — Конечно, ты прав, и конечно, я обязана была незамедлительно вызвать полицию…

— Тогда почему этого не сделала?

— Разве можно меня осуждать за то, что я в первую очередь думала о дальнейшей судьбе своей единственной дочери? Или ты не способен понять столь прописную истину…

Моё высокомерие спровоцировало её на грубость.

— Задаёшь вопрос, на который не существует однозначного ответа, — заявил я.

— Отлично знаю, что моя девочка ни в чём не виновата. Я это чувствую…

Лихачёва отчаянно цеплялась за любую возможность, лишь бы оправдать собственного ребёнка.

— Это, конечно, покажется невежественным и, возможно грубым, — ответил я. — Но ты сама до сих пор не уверена в её невиновности, иначе не стала бы поступать подобным образом, и не наделала столь опрометчивых ошибок.

— Произошёл несчастный случай. Для моей девочки сложилось неблагоприятное стечение обстоятельств. Зачем же из-за этого портить ей дальнейшую жизнь? Как бы там ни было, но я ничуть не сомневаюсь, что в глубине души ты со мной целиком и полностью согласишься. Или я в чём-то не права?

Я отрицательно покачал головой и непреклонно заявил:

— Что именно произошло в комнате Ивана Никанорыча, преднамеренное убийство или же несчастный случай, решать не нам с тобой. Этот вопрос был и остаётся в компетенции правоохранительных органов.

Лихачёва закрыла лицо руками и вновь горько разрыдалась. Её худенькие плечи постоянно вздрагивали, а сама она сжалась и стала какой-то маленькой, жалкой и беспомощной. Тщетно пытаясь укрыться от превратностей коварной судьбы, она была похожа на крохотную бабочку, у которой во время проливного дождя намокли крылышки, лишив последней возможности противостоять разбушевавшейся стихии. Несмотря на моё благосклонное отношение к этой несчастной женщине, я не мог поступиться своими принципами. Если бы всякий раз, когда обманывал доверчивых женщин, я думал об их дальнейшей судьбе, то никогда не смог бы погреть руки на их сбережениях. Именно поэтому я был вынужден разговаривать с ней если не слишком строго, то хотя бы без лишней сентиментальности.

— Считаю себя нормальным человеком и, разумеется, могу понять, что тобой руководили чисто материнские чувства… — сказал я.

— Но ведь на самом деле так и есть… — всхлипывая, пролепетала Татьяна. — Кто же заступится за свою кровиночку, если не родная мать?

— Даже столь веская причина, заключённая в желании уберечь от возможных неприятностей единственную дочь, не оправдывает убийство человека! — укоризненно произнёс я.

— Искренне сожалею о случившемся! Ещё больше сожалею о том, что нельзя вернуться в прошлое, чтобы исправить допущенные ошибки, — отрешённо ответила она.

— Дважды в одну реку не войдёшь, — понимающе констатировал я.

— Если бы не шарфик…

Лихачёва глубокомысленно задумалась и виновато склонила голову. Вытащив из пакетика новую влажную салфетку, она бесцельно начала теребить её в руках.

— Шарфик здесь абсолютно ни при чём, — твёрдо заверил я, — Ты и без этого изрядно напортачила.

— Это как же? — с некоторым недоверием поинтересовалась она.

— Наверняка на рукоятке ножа не будет обнаружено ничьих отпечатков пальцев. Ты тщательно её обтёрла, опасаясь, что твоя дочь, перед тем как ударила Ивана Никанорыча, держала нож в своей руке.

Из её глаз снова потекли слезинки, словно тонкие ручейки прозрачной родниковой воды.

— Ты сделала только хуже, — подытожил я. — Теперь любой эксперт сразу поймёт, что в комнате убитого был кто-то посторонний.

— Не поймёт! — решительно заверила Лихачёва.