— Либо жаловались не в те инстанции, либо не тем людям! — меланхолично заметил я. — Если хотели добиться положительного результата, должны были действовать более твёрдо и решительно.
Глава 17
Я по-прежнему был заворожён магическим взглядом её аквамариновых глаз. Редкий случай, когда удаётся увидеть преклонную старость, сохранившую связь времён с озорством процветающей юности.
— Давно это было? — запутавшись в собственных мыслях, зачем-то спросил я.
— Что именно?
Я невольно растерялся, потому что задал абсолютно нелепый вопрос, не имеющий к разговору никакого отношения, но выдал экспромтом изречение, которое спонтанно пришло на ум:
— Я спрашиваю, как давно Иван Никанорович вселился в вашу коммунальную квартиру?
— Вселился-то?
Она ненадолго задумалась, в очередной раз поправила тыльной стороной ладони спадающие на глаза седые волосы, и ответила с неестественной для неё пылкостью:
— Да с тех пор чуть меньше сорока лет прошло. Он тогда ещё в школу ходил.
— В начальные классы?
— Нет. Уже был в классе девятом… или в десятом? Не помню…
— Это не столь важно, — отмахнулся я.
Ирина Александровна вновь слегка задумалась. Вероятно, не решила, стоит ли вообще что-то о нём рассказывать.
— Наверняка вы не просто так его недолюбливаете? — напрямую спросил я, преднамеренно задавая наводящий вопрос. — Не сомневаюсь, что для такого отношения к погибшему человеку существуют уважительные причины.
— А как же иначе? — решительно ответила она. — Да, я этого паршивца очень хорошо знаю…
— Ничего удивительного. Он вырос на ваших глазах, — с обезоруживающей мягкостью сказал я.
— Безотцовщина! Ремнём выпороть — и то было некому. Вот и творил, что вздумается.
— Наверное, много хулиганил?
— К мальчишкам постоянно придирался. Девочек за косички дёргал. Бездомных кошек во дворе мучил…
Её суровое, морщинистое от старости лицо, приняло такое жуткое выражение, от которого у меня по спине пробежал холодок.
— Схватит несчастное животное за хвост и головой об угол дома, а то и просто об землю ударит… — со скорбным видом сказала она.
Ирина Александровна, сделала небольшую паузу и, слегка переведя дыхание, продолжила с прежней неприязнью:
— А иной раз сунет в какой-нибудь мешок, завяжет верёвочкой и бросит в озеро. Живодёр этакий…
— Вообще-то, насколько знаю, кошки отлично плавают, — задумчиво произнёс я.
— Ежели какому котику или кошечке удавалось из мешка высвободиться, так Ванька начинал камнями швырять. Не позволял, изверг, бедной животинке на берег выбраться. Ждал, пока не утонет…
Я невольно метнул на Ирину Александровну недоверчивый взгляд, наполненный противоречий, но, не желая обвинить её в предвзятости, сдержанно произнёс:
— У меня, как у совершенно постороннего человека, на этот счёт сложилось иное мнение. Исходя из моих личных наблюдений следует, что Иван Никанорович любил животных.
— Это на каком основании ты пришёл к такому нелепому заключению? — с апломбом поинтересовалась она. — Не знаю, кто подсказал, или сам додумался, но ты ошибаешься!
Я сначала пожал плечами, подыскивая подходящие слова, потом посмотрел в её глаза, не по возрасту изумительно прекрасные и очаровательные, и непринуждённо изрёк:
— Возможно, моё мнение ошибочное, но, во всяком случае, у него в комнате живёт пучеглазый, изрядно откормленный котяра.
— Пират?
— Кто-то из ваших соседок называл это прозвище, но я не воспринял его всерьёз.
— Почему?
— Решил, что это какая-то безобидная шутка.
— А если бы его назвали Васькой или Борькой, было бы гораздо лучше?
Её лицо оставалось сосредоточенным, но в пленительных глазах мелькнула искорка ироничной усмешки.
— Значит, пусть будет Пират, — не стал опротестовывать я. — Мне самому не нравится, когда тех или иных животных называют именами людей.
— Значит, хотя бы в этом мы с тобой солидарны! — заявила Ирина Александровна.
Меня так и подмывало спросить, в чём выражается расхождение наших взглядов, но вместо этого я вернулся к разговору о пучеглазом питомце погибшего Ивана Никаноровича и спросил:
— Если ваш сосед терпеть не мог животных, откуда в его комнате взялся этот толстомордый котяра?
— Так он его где-то по пьяной лавочке спёр, — глухо и отрывисто прошамкала Ирина Александровна. — Всё на живодёрню грозился отнести. Говорил, что на мыло сдаст. Намеревался много денег получить. Не успел вот…
— Скорее всего, он так грубо шутил, чтобы не выказывать внутреннюю доброту. У нас ведь в Мурманске живодёрни, по-моему, никогда не было, — снисходительно заметил я.
— Кто его знает? Может, и так, — уступчиво согласилась Ирина Александровна. — Теперь, пойди, спроси…
Она умудрилась сохранить выражение своего лица абсолютно беспристрастным.
Я машинально обратил внимание на тот факт, что град как-то незаметно перестал идти и прекратил стучать по оконным стёклам. Вместо него пошёл снег вперемешку с дождём. На улице по-прежнему было темно, мерзопакостно и немноголюдно.
— И всё-таки, что же вы видели, Ирина Александровна, в тот день, когда погиб Иван Никанорович? — деликатно переспросил я, намереваясь наконец-то добраться до заключительной части нашего разговора.
— Всё видела.