Я (почти) в порядке

С вечера четверга он был Эмметтом и будет им для Талли, всех, с кем познакомится на вечеринке по поводу Хеллоуина, и для тех, с кем ему еще суждено встретиться. Его настоящее имя слишком узнаваемо. И хотя до Талли никто не употреблял по отношению к нему слов «яркая внешность», он прекрасно знал, какое у него своеобразное, запоминающееся лицо. Он представил, как постерами с его портретом оклеен родной город. Ведь его семья развесит постеры «пропал человек», даже если они думают, что он умер? Ведь они все-таки будут искать тело, чтобы похоронить его как полагается? Какую они выберут фотографию? Ту, где он улыбается рядом с Кристиной, которую вырежут? Ту, где он держит за руку Бренну, которую вырежут? Ту, где он в ресторане, уставший после работы, курит в белой поварской одежде? Ту, где он с рюкзаком во время молодежного туристического похода обернулся и посмотрел в камеру за секунду до того, как понял, что его снимают? Он всегда выделялся в их небольшом городе: его прическа, веснушки, сочетание темной кожи со стороны отца и белизны матери, которое ни с чем не спутаешь. Отец Кристины, Майк, однажды произнес при нем слово «квартерон»[55] так, будто использовал или слышал его каждый день, хотя на самом деле это было мерзкое слово, которое писали блеклым карандашом в книге учета аукциона рабов рядом с цифрой в долларах и словом «продан».

Люди часто говорили, что им знакомо его лицо, а на жалостливых лицах тех, кто понял, почему они его узнали, читались удивление и ужас. Как будто он обернулся героем «Сатурна, пожирающего своего сына» Франсиско Гойи или «Страшного суда» Иеронима Босха – сколько ни разглядывай эти пугающие полотна, на них замечаешь всё новые ужасы. «Три этюда для распятия» Фрэнсиса Бэкона – извивающаяся окровавленная плоть, пожирающая самое себя. Эмметт проводил целые часы, недели, месяцы в библиотеке за книгой по истории искусства. Листая, впитывая, запоминая, желая изгнать из себя все это и наполниться чем-то другим. Чем угодно. Все равно чем.

* * *

Пока Талли у себя в спальне собиралась на прогулку и обед, Эмметт на диване сочинял письмо Джоэлу, которое – он твердо решил – будет последним.