Я подарю тебе меч (СИ)

Джон уже не раз и не два задавал себе вопрос, не удастся ли развеять эту силу и обратить ее вспять, если убить тех, кто ее вел. Если убить хотя бы одного Иного, то, может быть, удастся посеять в рядах упырей хаос, которым Ночной Дозор мог бы воспользоваться. И Джон всматривался в колышущуюся массу тел, заполнившую собой почти все пространство между лесом и Стеной, выискивая призрачные фигуры Иных и мучительно соображая, с какой стороны у него больше шансов прорубить к ним дорогу, оставшись при этом в живых. Если бы с ним сейчас были Тормунд и его воины! Но вместе с тем Джон, прекрасно отдавая себе отчет в том, что его намерение — чистой воды самоубийство, был рад, что они не пошли за ним. Он мог мечтать о том, чтобы убить Иного, но на то, чтобы выжить после этого, рассчитывать не приходилось. От вольного народа и так осталась лишь горстка людей, и Джон хотел, чтобы они продолжали жить, а не сложили голову вместе с ним. Но чтобы у них, и у всех остальных народов, был шанс выжить, он должен, наконец, на что-то решиться.

Джон сполз пониже, туда, где две толстые ветви образовывали развилку, на которой можно было разместиться удобнее. С ветвей посыпался снег, Призрак, лежавший под деревом, положив морду на лапы, встряхнулся, напоминая собой оживший сугроб, и его глаза блеснули алым.

— Давай посмотрим на них поближе, — шепнул ему Джон. — Ты же не боишься?

Призрак возмущенно посмотрел на него. Спрашивать было излишним — белый лютоволк, в отличие от других зверей, оживших мертвецов совсем не боялся. И Джон, убедившись, что надежно устроился в развилке, поддерживаемый ветвями, скользнул сознанием в Призрака. Угол зрения резко изменился — теперь вокруг него были сугробы, а за ними ноги и спины разной степени разложения, частично прикрытые рваной одеждой и остатками меховых плащей. Передвигаться по рыхлому снегу было нелегко, но белый лютоволк делал это практически бесшумно. Мертвецы его не замечали. Сила, что управляла ими, была занята другим. Тем не менее, Призрак старался не очень к ним приближаться. Он втягивал в себя запахи застарелой смерти, отыскивая малейшие бреши в тесных рядах упырей. И, оказавшись почти напротив ворот, внезапно нашел то, что искал: просвет между телами, открывший полоску затоптанного грязного снега. Лютоволк принюхался. Здесь пахло свежей кровью и недавней смертью. Он увидел мертвецов в черных шкурах, которые еще до конца не остыли, и лошадиные трупы, на которых еще осталось много хорошего свежего мяса. Но тех, кто сейчас оседлал их, лютоволк не назвал бы двуногими, хотя они и ходили на двух ногах. В них никогда не было ни тепла, ни жизни, их плотью была зимняя вьюга, ветер, воющий в насквозь промерзшем ущелье, кристаллы сковавшего реку льда. Лютоволк сильнее вжался в снег, отступая и прячась.

Джон выскользнул из его шкуры, вздохнул и пошевелился на своем насесте, чтобы размять затекшие мышцы. Над верхушками деревьев перекрикивались вороны. По привычке он тронул свой бок под плащом, где был прикреплен маленький, подаренный матерью меч, но потом потянулся за спину, чтобы вытащить из ножен Черное Пламя. Маленький клинок, «иголка», как иногда с издевкой называл его Манс, Джону тут не поможет. Если и была какая-то надежда убить Иного, то заключалась она только в магии, которая могла сохраниться в древнем фамильном оружии. Джон выставил меч перед собой, вновь наскоро полюбовавшись переливами темной валирийской стали, и спрыгнул вниз, в сугроб, подняв облако снежной пыли, запорошившей глаза.

— Ты все-таки решил использовать этот красивый длинный меч по назначению, — раздался знакомый ворчливый голос, прежде чем Джон успел проморгаться, — вместо того, чтобы ковырять им в зубах. Это хорошо. Но почему ты решил, что мы отпустим тебя одного? Мы не выбирали тебя королем, чтобы ты решал за нас всех, хар-р-р! — Тормунд сплюнул себе под ноги.

От неожиданности у Джона подкосились ноги, и он опустился на снег. За Тормундом, подбоченившимся и мерившим его суровым взглядом из-под кустистых бровей, стояли Торегг, Дормунд, Астрид, Мунда, Руд… Занятый разведкой, Джон не почувствовал их появления и теперь не знал, проклинать ли себя за неосторожность или радоваться тому, что это оказались не враги. Лица терялись в темноте, которую не могли разогнать слабые огни факелов, и метели, но Джон не сомневался, что там были все, кого он оставил в лагере, все живые вольного народа. Он почувствовал, что смеется, но глаза вдруг защипало, а внезапно увлажнившиеся щеки прихватило морозом.

2.

Оставаясь под прикрытием леса, на краю которого безмолвным стражем застыл Призрак, Джон с Тормундом и другими воинами — на самом деле высказаться хотели почти все, — принялись жарким шепотом спорить о том, как лучше атаковать многотысячную армию мертвых. Джон до последнего был против, чтобы ради него кто-то еще жертвовал собой, но ему снова напомнили, что, может, он и сын принца в землях поклонщиков, но у вольного народа его слово значит не больше, чем слово любого другого.